В комнату вошел Нури-паша. Поклонился.
— Получены известия из Курджи.
— Дай аллах, чтоб они были добрыми, — Узун-Хаджи неохотно открыл глаза.
— Но они плохие.
— Говори.
— Большевики гонят генерала Деникина, не давая ему оглянуться.
— Ну так что? Пусть себе гонят, — он нахмурил брови.
— Гонят в нашу сторону… К тому же стало известно, что большевистские агенты проникли в Дагестан, чтобы поднять наших горцев против генерала Деникина. Их много, комиссаров… чеченцы, осетины, балкарцы, черкесы. Есть и наши. Вот их фамилии и приметы, высокочтимый хаджи.
Нури-паша вытащил из-за пазухи бумагу и протянул правителю.
— Читай, — приказал Узун-Хаджи.
Нури-паша покосился на Калмыкова, который перестал петь и смиренно стоял в стороне.
— Читай, — слегка повысил голос хаджи.
Нури-паша повиновался. Седьмым в списке стоял Бетал:
«…Комиссар Терского Совнаркома Бетал Калмыков. Кабардинец; росту среднего, широк в плечах и грузен, лицо калмыцкое, скулы выдающиеся, усы короткие черные, русскому языку обучен изрядно…»
Читая, Нури-паша бросал короткие пронзительные взгляды на Калмыкова. Тот стоял спокойно, как будто происходящее нисколько его не касалось.
— Такие новости, — Нури-паша аккуратно сложил бумажку вчетверо и спрятал в нагрудный карман.
— Неважные вести принес, паша. Сказать правду, — с тех пор, как тебя прислали ко мне, не было худших вестей! Аллах свидетель, не было!
— Что я могу поделать, если ваш край проклят самим аллахом?
— Замолчи! — вскипел хаджи. — Не смеешь так говорить! Вы, турки, всегда были двоедушными хитрецами. Бедного Шамиля вы загубили, обманывая его на каждом шагу! Не нас проклял бог, паша, не нас!
Турок элегантно поклонился, видимо, сожалея, что сказал лишнее, и попытался перевести разговор на другое.
— Так что решаешь, хаджи, насчет комиссаров?
— О каком решении может идти речь, когда они еще не попали в мои руки? — с досадой возразил Узун-Хаджи. — Попадутся приготовим им место под сухим деревом! А пока отдай распоряжение и своим, и моим людям, чтобы задерживали всех подозрительных… Всех, слышишь? Потом разберемся!
— Будет исполнено.
Пока шел этот разговор, Калмыков имел довольно времени, чтобы как следует разглядеть Нури-пашу.
Приземистый, крепко скроенный турок… Порывист и резок в движениях, всегда уверен в себе, но учтив и осторожен. Над большими, немного навыкате глазами — редкие кустики белесых бровей. Открытый лоб, слегка выдающийся вперед, перерезала темная набухшая вена, доходившая до середины ястребиного носа. Взгляд проницательный.
Нури-паша не сводил глаз с Бетала.
— Что, паша, — в упор спросил его Калмыков. — Зачем пожираешь меня глазами, как женщину из гарема? Или я на кого похож?
— Не то, чтобы похож, но… тот, о котором я сейчас читал… Калмык… Кал…
— Калмыков, говоришь? Бетал? Знаю. его. Ловок. Из наших мест он. Деникин тридцать тысяч дает за его голову. Что ж, попробуй, уважаемый паша. Поймаешь — тридцать тысяч твои.
Турку не понравились эти слова.
— Я здесь не для того, чтобы наживать русские деньги.
— Довольно, — вмешался Узун-Хаджи. — Не надо ссориться из-за пустяков… Нам известно, что большевистские комиссары имеют головы на плечах. Людей умеют обманывать…
— Хаджи хотел сказать, что большевики, как и торговцы, умеют все — и обмануть и себе подчинить. Не так ли, хаджи? — вкрадчиво сказал Калмыков.
— Обманывать и подчинять — одно и то же. Мы вот только и делаем, что выслеживаем большевиков, будто других дел у нас нет, а они проникли в самую людскую гущу. Как волки, прячутся в отаре овец, — разве найдешь? И на лбу у них не написано, кто коммунист, а кто нет.
Узун-Хаджи повернулся к Нури-паше. На шее у правителя вздулись синие вены.
— Дай эту бумагу, паша, и своим и моим людям. Пусть не пропускают ни одного человека!
Нури-паша низко поклонился и ушел, снова бросив на Калмыкова колючий взгляд.
Нелегко с этими османами, — словно бы оправдываясь, сказал Узун-Хаджи. — Увидят сразу двух черных собак и не знают, какую бить раньше. И заносчивы не в меру. Конечно, нас, горцев, немного. Видно, так уж аллахом решено. Было бы нас поболее, мы бы всему свету показали, каково истинное мужество.
Он некоторое время молчал, поглаживая бороду, потом спросил:
— Ну, а ты, Мустафа, что теперь намерен делать?
— Мое дело — корзины с товаром. Ими и займусь.
— Ты, как я посмотрю, человек с головой, — бросив на Калмыкова оценивающий взгляд, медленно произнес правитель. — И коран изучал… и, пожалуй, трудно найти такого, кто лучше тебя споет зачир. Как считаешь, сумел бы ты расположить к себе сердца многих людей?