Он перестал клясться именем аллаха и говорил теперь: «Клянусь своим партейным билетом!», театрально положив ладонь правой руки на пришитый к бешмету изнутри нагрудный карман.
И вот однажды произошла история, навсегда избавившая его от этой привычки, а заодно и от партбилета, которого он не заслуживал.
Понадобилось ему в Прохладную. Сел в вагон и поехал, ничуть не смущаясь, что у него нет проездного билета. Где-то на середине пути в вагоне появился кондуктор.
— Ваш билет? — потребовал он, подойдя к Хамиду.
С важным видом тот полез в заветный карман и, достав свою партийную книжку, протянул кондуктору.
— Это не дает права на бесплатный проезд. Потрудитесь освободить вагон.
Хамида выпроводили на первой же остановке. Железнодорожного билета он, разумеется, не купил по той простой причине, что у него не было денег, и зашагал домой пешком. Возвратившись в селение, весь в пыли, усталый и злой, он явился к секретарю ячейки и положил перед ним партбилет.
— Клянусь, незачем мне таскать в кармане эту красную книжечку, которая не дает никаких прав. Даже в поезд с ней не пускают…
Рассказывали, что с тех пор Хамид стал все чаще брюзжать и при всяком удобном случае поносить новые порядки.
Знакомым своим и близким он нашептывал:
— Ну что, в самом деле, дала нам эта советская власть? Как были нищими, так и остались…
Незнакомым высказывался осторожнее:
— Валлаги, с таким трудом завоевали мы Советы, сколько жертв принесли, сколько крови пролили! Однако что-то не верится, будто все при новой власти равными станут. Я вот, к примеру, как не имел ничего, так и теперь не имею. А каких только трудностей не перенес, воюя за нынешние денечки. Для кого воевал, спрашиваю я вас? Сидел на нашей шее Хатакшоков, скинули его — другой сел. Председатель. А там еще — окружком да начальство, которое в Нальчике. Все — над нами!
Многие знали, что Хамиду за всю гражданскую едва ли пришлось подержать в руках винтовку, но даже им иногда начинало казаться, что они ошибаются и Хамид вправду совершил все то, о чем говорил. Если часто повторять ложь, она станет похожей на истину.
Ну, а те, кто раньше был незнаком с Хамидом, верили ему — безоговорочно, считая, что люди незаслуженно обижают почтенного и уважаемого человека.
Так Хамид завоевал популярность. Вскоре нашлись хитрецы, которые поняли, как выгодно можно использовать Плешивого Хамида в своих интересах.
Кто хотел загребать жар чужими руками, кому нужно было тайно пустить гаденький кулацкий слушок по селению или повернуть по-своему мнение схода, те ловко пользовались услугами этого болтуна, не отличавшегося ни догадливостью, ни разборчивостью в знакомствах.
Гордый оказанным ему «довернем», воображая себя незаменимым политиком, он первым выскакивал вперед, как только выдавался случай продемонстрировать ораторские таланты.
Самодовольно прищурив и без того узкие маленькие глаза, он отчаянно тер блестящую свою лысину, словно извлекая из нее новые «мудрые» мысли, и начинал нести околесицу.
Он напыживался, заламывал перед грудью сухие руки и обязательно вставлял в свою речь русские слова, о значении которых имел весьма смутное представление.
— Разве существуют на свете несчастья и беды, которые не довелось испытать бедняку-крестьянину? — патетически вопрошал он и тут же хихикал, так что собравшиеся никак не могли сообразить, шутит он или говорит серьезно.
— Товарищи, граждане, односельчане! Не дай аллах, чтобы вы надоели советской власти! Однако не думайте, что так уж понадобились вы государству. Нас собрали сегодня, чтобы узнать наши дела и заботы… говорят же: «Кто хорошо тянет, того погоняют!» Хотел бы я знать, когда же, наконец, перестанут нас мучить налогами? Когда наступит время, чтобы не мы кормили советскую власть, а она нас кормила?
Никто как будто не придавал значения безудержной болтовне Хамида, но, тем не менее, она постепенно творила свое разрушительное, черное дело, смущая простой народ.
Когда в области стали создаваться колхозы и начинание это натолкнулось на скрытое сопротивление кулаков и их подпевал, в родное село Хамида прислали уполномоченного из города, работника ОГПУ Хабалу, отличившегося в свое время в перестрелке с матерым бандитом Туганом Шипшевым.
Хабала — рослый горец с закрученными вверх, на манер бараньих рогов, усами, приехал на тачанке в сопровождении нескольких милиционеров.
Жители аула собрались, как всегда, на площади перед зданием окружного правления.