Хамид метался со своей саблей из стороны в сторону, точно его стегали хворостиной.
— Власть мы завоевали, чтобы стать свободными! — кричал он охрипшим басом.
Кто-то сказал ему в самое ухо:
— Лучше замолчи, брат. В жизни не бывало, еще такой власти, чтобы всем угодила.
— Перестаньте дурачиться, люди! — взывал к толпе чей-то благоразумный голос. — Что толку с того, что пошумите и разойдетесь?
Но слова эти утонули в неистовом гвалте. Никто не хотел слушать добрых советов, и, размахивая кольями и кинжалами, толпа ринулась к неказистому зданию тюрьмы. Разгромив его и выпустив нескольких сидевших там конокрадов, люди окончательно распали-лись и снова запрудили широкий двор окружного комитета. Разогнать охрану и самих «комитетчиков», захватить оружие и единственный пулемет «максим», которым располагал округ, было делом нескольких минут.
Недовольство и беспорядок, ловко спровоцированные местными кулаками и иже с ними, оборачивались мятежом против советской власти.
Отхлынув от окружкома, гудящая волна залила дорогу, связывающую Нальчик с Пятигорском, а вскоре и мост через реку Баксан. На мосту установили пулемет с твердой решимостью никого не пропускать по дороге ни туда, ни обратно. Мало кто из этих обезумевших людей, захлестнутых стадным чувством, представлял себе более ясную и осмысленную цель. Скорее всего большинство обманутых и ослепленных беспричинной злобой горцев не давало себе труда подумать, во что может вылиться происходящее, где-то. в глубине души надеясь, что случится нечто такое, из-за чего тотчас утихнет всеобщая ярость.
Но подобные мысли скрывались слишком глубоко в недрах толпы, и нечего было и думать, что они возобладают над стихийным пожаром, умело разожженным в крестьянских сердцах врагами колхозного строя.
Внешне людская масса была сейчас монолитной, готовой к самым решительным и безрассудным действиям. Ощетинившись кольями и винтовками, похожая на единый чудовищный организм, она по-прежнему бурлила, расплескавшись вокруг моста.
И некому было остановить ее.
Немилосердно жгло солнце, словно наверстывая упущенное. В бездонном голубом небе, подернутом желтоватою дымкой, застыли прозрачные крылья перистых облаков.
И вдруг — встревоженный крик:
— Смотрите — идет! Сам идет, один!
Из-за поворота действительно вышел человек. Он направлялся к мосту, туда, где стоял пулемет.
Это был мужчина, крепкого сложения, одетый в гимнастерку и галифе пепельного цвета, в руках — брезентовый дождевик.
Он не спешил. Толпа смолкла. Твердые шаги его были хорошо слышны в притихшей степи. На широком скуластом лице, освещенном жаркими лучами полуденного солнца, блуждала горькая усмешка, но не было заметно и тени тревоги и беспокойства. Изредка он посматривал по сторонам, на ровные желтые поля поспевшей пшеницы, раскинувшейся по обеим сторонам дороги, и хмурился.
Он шел совершенно спокойно, в каждом шаге его, в размахе крепких, сжатых в кулаки рук чувствовалась сдержанная сила и властность.
— Стреляйте! — раздался истерический выкрик. — Стреляйте в него!
Кто-то бросился к пулемету. Торопливо, дрожащими руками стал дергать замок. Его заклинило.
— Не ходи дальше! Стой — или рассеку тебя на части! — истошным голосом вопил пулеметчик.
Но пришелец словно не слышал предупреждения и продолжал идти, как ни в чем не бывало.
— Тебе говорю: стрелять буду!
Но было уже поздно. Человек в гимнастерке сделал несколько быстрых шагов и, очутившись возле пулеметчика, положил руку на горячий от солнца кожух «максима».
— Так ты не застрелишь и полевой мыши, — усмехнулся он. — Лента у тебя, брат, неправильно вдета, с перекосом. Сделай вот так… Вот… и здесь… — нагнувшись, он ловко и быстро удалил неисправность. — Теперь стреляй в кого хочешь.
Пулеметчик стоял, потупившись. Губы его вздрагивали от пережитого напряжения.
— Так-то, брат, — снова заговорил пришедший, положив тяжелую ладонь на плечо горца. — Знай теперь: в своих пулемет не стреляет!
Он оглядел присмиревших мятежников и, увидев неподалеку от моста группу стариков, направился к ним. Подойдя, обратился к самому старшему:
— Салам алейкум, Инал.
— Уасалам алейкум, Бетал, — старик пожал протянутую ему руку. — С приходом тебя.