И вот с некоторых пор Великанова и Самойлов стали договариваться ожидать друг друга у развилки дороги, расположенной недалеко от дома Панасенко — любопытных глаз там было немного. Жила Лена по улице Короленко, которая была проложена довольно чудным образом: от улицы Карла Либкнехта она спускалась перпендикулярно вниз, а затем метров через 100 поворачивала вновь перпендикулярно влево, проходила ещё метров 100 и заканчивалась на краю косогора. Вот на этом последнем участке и располагался дом Панасенко. Сама же улица Карла Либкнехта в этой части резко поворачивала влево и шла тоже вниз к косогору. В неблагоприятную погоду (или если ты пришёл раньше) можно было заскочить к Лене, переждать, например, внезапно припустившийся дождь и немного поболтать с ней. Это, конечно, больше касалось Любы. Если же кто–то из этой пары по какой–либо причине задерживался, то прекрасно было известно, где искать возлюбленного(ную). Рядом с местожительством Панасенко (в небольшом квартале, обтекаемом короткими переулками) располагались строения, которые ранее назывались комплексом присутственных мест или государственных учреждений. И тех за прошедшее время поменялось немало. Здесь были и суд, и казначейство, и тюрьма с хозяйственными зданиями. Это была, очевидно, первая кирпичная застройка в Тараще, ей уже по возрасту было почти 200 лет. Это, пожалуй, самые давние кирпичные сооружения города.
Вот и сегодня Виктор договорился встретиться с Любой у той же развилки. Он пришёл раньше, Люба же подошла минут через семь–десять. Конечно, в этом случае заходить к Лене, с которой у Любы в последнее время установились довольно дружеские отношения, необходимости не было, и они пошли с Виктором гулять по городу. Начались уже весенние школьные каникулы, к тому же было воскресенье. Погода стояла отличная, она больше походила на апрельскую, нежели на позднемартовскую. Они немного поднялись от развилки вверх и прогулялись пару кварталов по улице Карла Либкнехта, идущей параллельно ул. Шевченко — центральной в городе. Затем они свернули вправо и вновь пошли вверх к стадиону и рынку. Они зашли на стадион, немного посидели на лавочках, посмотрели, как многие знакомые им ребята играют на гандбольной площадке в футбол и прошли к танцплощадке, расположенной здесь же в глубине территории стадиона. Вечером, как гласило объявление, должны были состояться танцы.
— Пойдём сегодня на танцы? — спросила Люба.
— Если ты хочешь, то, конечно, пойдём. Но ты же знаешь моё отношение к ним.
— Ничего, давай пойдём, Витенька. Мне так хочется потанцевать.
— Решено, — невозмутимо ответил Самойлов. — Вечером идём на танцы, а сейчас давай пойдём в кино.
— Решено, — улыбнувшись, в унисон Виктору ответила Люба.
Люба, действительно, очень любила танцевать, а вот Виктору такое времяпрепровождение не очень нравилось. Поэтому он все танцы и танцевал хорошо: медленные — неплохо, в среднем темпе — похуже, а вот в быстром темпе — и того хуже. Плохо он танцевал и вальс, который так и не научился нормально танцевать и позже, хотя лет через двадцать это уже не имело существенного значения — кто в средине 80‑х годов танцевал вальс. Да и вместо танцплощадок всё больше стало появляться орущих дискотек. Нет, вальс, конечно, не был забыт, однако его танцевали либо на довольно серьёзном уровне — бальные танцы, либо наоборот — в небольших компаниях сорока–пятидесятилетних граждан, как воспоминания о былой молодости. Но чего не сделаешь ради любимой — придётся выполнять её желания, тем более, что они весьма несложные.
На стадионе слонялся без дела и Стасик Пригожин. Увидев его, Самойлов с Великановой даже удивились. Станислав никогда не интересовался спортом, и не выступал ни в каких соревнованиях. Поэтому было непонятно, что его привело на стадион.