Правда, Хрущёв начал проводить политику, направленную против личных подсобных хозяйств, в результате которой жителям городов и рабочих посёлков было запрещено держать скот, у колхозников же личный скот выкупался государством. Начался массовый забой скота колхозниками. Эта политика привела к сокращению поголовья скота и птицы и ухудшила положение крестьянства. Не всем нравилось и его насильственное внедрение по американскому подобию значительных посевов кукурузы и гороха. Кроме того, позже из анализа некоторых приоткрывшихся документов историки сделали вывод, что к некоторым злодеяниям И. В. Сталина был также причастен и сам Хрущёв. Как 1‑й секретарь Московского горкома и обкома ВКП(б) он входил в Тройку НКВД, которая выносила расстрельные приговоры.
А ещё запомнился Хрущёв студентам, возможно, еще, будучи школьниками, стихотворением Владимира Высоцкого, строки из которого негласно передавались из уст в уста:
А дело было вот в чём. В средине мая последнего года своего правления (13.05.1964 г.) Хрущёв присвоил звание Героя Советского Союза президенту Египта Гамаль — Абдель Насеру и военному министру, маршалу этой страны Абдель Хаким А́меру. Об этом Никита Сергеевич сообщил на следующий день во время открытия Асуанской плотины в Объединённой Арабской Республике (ОАР). Так с февраля 1958‑го года стал называться Египет, когда он вместе с Сирией образовали Объединённую Арабскую Республику под руководством Насера. Правда, спустя всего 3,5 года (28.09.1961 г.) Сирия вышла из состава ОАР и вновь объявила о своей независимости. СССР же ещё с конца 50‑х годов оказывал Египту экономическую помощь, в том числе и в разряде масштабных строек. Но всё усугублялось тем, что коммунистические идеи президент ОАР не разделял, своих политических противников без колебаний преследовал, и бывали случаи, когда коммунистов он сажал в тюрьмы. Насер не скрывал своей неприязни к демократии, считая её чуждой арабам. Поэтому многим, мягко говоря, казалось странным такое решение руководителя Советского государства.
Но сейчас студентам некогда было задумываться над подобными вопросами. Их ожидали внезапно прерванные занятия, которые немного пугали, но одновремённо и манили своей неизвестностью. Учёба у Великановой протекала довольно успешно. С первых месяцев она получала и стипендию. К началу учёбы все студенты сдали в деканаты справки о составе семей и заработной плате родителей. Жила её семья, хотя и не бедно, но и к слишком зажиточной её тоже было сложно причислить — всё–таки, с дедушкой и бабушкой состав семьи был в шесть человек. Потому–то ей и повезло со стипендией. Получали стипендию далеко не все, и как раз лакмусовой бумажкой в этом вопросе выступали указанные справки. Сейчас Люба стипендию получала (по крайней мере, до конца 1‑го семестра), а вот далее её получение необходимо было подтверждать успешными оценками на сессии. При этом при пяти экзаменах (а позже ещё и 1–2‑х дифференциальных зачётах — с оценкой) отдельным студентам достаточно было только успешно сдать экзамены, другим — получив при этом пару «четвёрок», кому–то нужно было не иметь во время сессии вообще «троек», а вот некоторым, чтобы получать стипендию, нужно было быть круглыми отличниками. Любе, по подсчётам, нужно было сдать экзамены не менее чем на «четвёрки», имея при этом, хотя бы две «пятёрки». Для новоиспеченных студентов задание не очень простое, но, всё же, вполне выполнимое.
Люба хорошо училась в школе и была усидчивой девушкой. Поэтому и учёба в институте не была для неё такой уж сложной. Кроме того, на первом курсе пока что не было никаких специальных предметов, читались в своём большинстве те же общеобразовательные дисциплины, только в расширенном объёме. К тому же на первых порах первокурсников одолевало любопытство к занятиям в институте и боязнь пропускать занятия или быть неподготовленными к практическим занятиям. Посещая все занятия, и регулярно ведя конспекты, первой в их жизни сессии можно было не особенно пугаться. А вот некоторых институтских новичков «заносило», и особенно это относилось к мужскому полу. Вырвавшись из–под плотной опеки родителей и почувствовав свободу, они этой свободой нередко пользовались односторонне: можно не ходить на некоторые лекции — скучно и надоедливо, можно не готовиться к практическим занятиям — хлопотно и нудно, авось не спросят. Некоторым нерадивым студентам очень не хотелось идти на первую пару — уж больно спать хотелось после бурно проведенного вечера или ночи. В итоге потом на сессии у них то и возникали проблемы. Но к Любе это никоим образом не относилось. С первых же дней она показала себя старательной студенткой, у которой и учёба ладилась, и свободного времени хватало. Особо зубрить предметы не было необходимости — достаточно было посещения занятий и наличия конспекта. Это, слава Богу, был не медицинский институт, где студентам постоянно приходится сидеть в читальных залах, лабораториях или препараторских, заучивая название каждой мышцы или косточки, да ещё и на латинском языке.