«Вот теперь, Хромов, пришла твоя пора учить новое поколение».
Внимательно слушал Кеша Евсюков. Разрумянилась Зоя Вихрева. Тиня Ойкин переводил свои серые глаза с учителей на ребят. Поля Бирюлина подперла круглое лицо маленькими кулаками.
Хромов рассказал, как он, окончив институт, решил ехать в Забайкалье, о дороге в Загочу и на рудник.
— Ну вот… — оказал, улыбаясь, Хромов. — А теперь вернемся к нашим школьным делам и к вопросу о культурности… Почему бы обо всем этом не поговорить на комсомольском собрании?..
9. Так закончилось собрание
— …На повестке два вопроса: о режиме в интернате и доклад геолога Кузьмы Савельевича Брынова.
Поля Бирюлина озабоченно обводила синими глубоко запавшими глазами беспокойную аудиторию. С секретарского места деловито взирал на комсомольцев Тиня Ойкин.
Хромов наклонился к уху Платона Сергеевича:
— Надо бы отучить ребят приходить на собрание в пальто и шапках. По двору в одних рубашках, а сюда вот — в таком виде.
Рядом с Кухтенковым: вертелась на стуле Шура Овечкина. В углу, чтобы не терять времени, проверяла тетради Варвара Ивановна.
Татьяна Яковлевна, сияющая, взволнованная, что-то говорила разместившимся вокруг нее девочкам.
Необычайно серьезная сидела в кресле приглашенная на собрание Бурдинская.
Возле дверей, с ушастой шавкой на коленях, сидел еще один человек, который по возрасту никак не подходил к собранию. Это был дед Боровиков.
Дед никогда не считал себя просто «техническим работником» в школе — он считал себя нужным человеком. Дед Боровиков возил воду, ремонтировал парты, делал новые, вставлял стекла, перекладывал печи. И все это делал быстро, умело и добротно. Но он не удовлетворялся только этим.
Боровиков посещал собрания, заседания, педсоветы. К этому привыкли. Однажды его спросили о причине такого пристрастия к собраниям. Дед даже обиделся и съязвил:
— Думаете, раз водовозного дела в программе нет, так и деду делать нечего? Я эту школу своими руками строил… Вот что! А на комсомольском собрании, между прочим, всегда что-нибудь новое узнаешь. Иногда и справочку получишь…
Поля Бирюлина с горечью говорила о грязи в мальчишечьих комнатах, о грубости, непослушании, озорстве.
Потом наступило молчание. Поля напрасно призывала выступать: ребята пересмеивались, переговаривались топотом, а в том углу, где сидели Борис, Антон и Трофим, вдруг взрывался смех или доносился шум возни.
Тогда встал Тиня Ойкин и, едва возвышаясь над столом, хлопнул ладонью по листочкам протокола:
— Вот что, Антон: довольно по углам и коридорам шушукаться! Сам требовал собрания. Здесь надо говорить. И прямо надо, по-комсомольски, а не присказками.
— Давай, Антоша, давай! Крой правду! — громким шопотом поддержал Зырянов товарища.
Тот нехотя поднялся с места.
— А чего говорить! — забрюзжал он. — Девчата у нас все умненькие, чистенькие, примерные. А режим они нарушают… да, они!..
— Все, что ли? Ты скажи, кто? — негодующе зашумели девочки.
— А я не о всех — о некоторых. — Антон скосил глаза в сторону Зои Вихревой. — Все люди как люди, спят по ночам, а эти по коридору туда-сюда шваркают да дверьми скрипят. Надоело! Спишь с открытыми глазами, того и гляди — в мороз двери открытыми оставят… И эти некоторые думают, — продолжал он, — что таким манером, прохаживаясь по руднику, они перейдут в девятый класс…
Договорить Антон не успел. Зоя вскочила и повернула к нему пылающее яростью лицо.
— Ты что? Ты что? Лучше? Лучше? Ты с Зыряном по закоулкам окурки раскуриваешь! А хорошего слова разве от вас дождешься! — Она зло передразнила Антона: — Все «косолапая» да «скуластая». Такого, как ты, в пятом классе стыдно держать… А ты, Ванюша, смеешься? Принес бы лучше сюда свою тетрадь по алгебре. Вот уж всем смешно было бы!.. Ага, спрятался!
Она только развертывала силу своего исступленного красноречия, но Поля Бирюлина испуганно застучала карандашиком:
— Зоя! Зоя!
Тогда Вихрева вложила всю свою горечь в яростный выкрик: «И это — товарищи!» и, громко пристукнув крышкой парты, села на свое место рядом с Линдой Терновой, разгоряченная, со сверкающими глазами.
Среди наступившего молчания раздался тягучий голос Мити Владимирского:
— У нас вообще бескультурье… чужие дневники читают… Всех прозвищами наделяют… Вот и меня тоже прозвали…
— Шомполом! — услужливо подсказал кто-то.
— Чижиком! — раздалось с другого конца.