— Главное, ко мне свободно пускайте, — учила хозяйка, — тогда пила пойдет будто сама собой.
Она встряхивала прядью, весело щурила черные глаза. В ее тонких пальцах легко и послушно двигалась пила, и бревно быстро распадалось на короткие чурки.
Но когда Хромов брался за колун, Евсюкова не выдерживала и отстраняла его. Учитель никак не мог привыкнуть к ее манере колоть дрова. Прислонит чурку косо к бревну, придержит нижний конец полена ступней и быстрым взмахом разрубает его, доводя острие колуна чуть не до самой ноги.
— Вы же покалечите себя! — ужасался Хромов. — Без ноги останетесь!
Она отшучивалась. Круглая толстая чурка за несколько секунд превращалась в груду нарубленной щепы.
…На другой же день по возвращении на рудник Хромов, Овечкина и Кеша отправились к директору школы. Кухтенков встретил их с обычной радушной невозмутимостью и спокойной неторопливостью в движениях и речи. Он выслушал, как всегда не перебивая, не сразу выражая свое отношение к делу. Потом молча поднялся из-за стола, взял с вешалки порыжелую кепку, которую носил и зимой и летом, и коротко сказал:
— Пойдемте.
— Вы куда? — не понимая директора, забеспокоился Хромов. — Надо же решить, Платон Сергеевич. Все-таки ребячья инициатива…
— Идемте к Владимирскому, — ответил Кухтенков, предупредив этим самым потовую разразиться жаркой речью Овечкину.
Через пять минут они сидели в знакомом кабинете, где взор упирался в минералы, отныне ставшие Хромову близкими и родными.
— Да вы знаете, сколько лошадей потребуется? — возражал директор рудника. — Там же камни такие, что и на тройке не вывезешь.
— Поймите, Владимир Афанасьевич, какое воспитательное значение будет иметь строительство стадиона, — убеждал его Хромов.
— Вы же не какой-нибудь бюрократ! — взмахивала ладонью Овечкина. — Вы — советский хозяйственник.
У Платона Сергеевича доводы носили более практический и вместе с тем широкий характер:
— Это не только для школьников — вся рудничная молодежь повалит на стадион. Кто-то будет меньше пить, кто-то будет меньше шататься по поселку. После здорового отдыха и работа у молодежи лучше пойдет…
— Это правда, — сказал Владимирский и провел ладонью по гладкой, выбритой голове; складки около рта смягчились в улыбке. — К тому же, теперь с вами надо считаться, и за киноварь приходится рассчитываться…
Владимирский согласился выделить четырех лошадей, десяток лопат и кайл.
— Если нехватит, ребята сами из дому притащат, — успокоил Хромова Кухтенков.
— Рабочего ни одного не дам, — предупредил директор рудника. — Вам же известно, Платон Сергеевич: время горячее, самый сезон на золоте.
— А мы и не просим, Владимир Афанасьевич, мы сами справимся, — сказал Кеша. — Руки у нас крепкие, сил хватит…
Владимирский смеялся шумно, раскатами:
— Теперь, чорт возьми, и ты и Митя употребите свои силы на пользу. Это, небось, лучше, чем носы друг другу квасить!
Кеша смутился. Хромов и Кухтенков переглянулись: умел все-таки Владимирский бороться с самим собой и побеждать себя!
— Кстати, Андрей Аркадьевич, — нахмурился Владимирский: — Митя-то мой выдержит, сдаст?
— Правила он теперь назубок знает, — ответил Хромов. — Это еще, конечно, не практическая грамотность, но думаю, что он выдержит.
Единственно, что тревожило Хромова, — это то, что до начала учебного года оставались считанные дни, надо было спешить.
Но ребят поторапливать не пришлось.
Первый ударил ломом Кухтенков.
Раньше никогда обитатели заречинской больницы не интересовались видом на южную сторону — на тайгу. Выздоравливающие толпились у широких окон, обращенных к Джалниде, ключу, дамбе и фабрике, к рассыпанным по крутосклонам домикам рудника. Это было куда интересней, чем смотреть в таежную глухомань. Но теперь пациенты Бурдинского — старатели, лесорубы, охотники — превратились в беспокойных, заинтересованных зрителей. Перед ними развертывалось необычное зрелище: школьники строили стадион! Иногда кто-нибудь из выздоравливающих не выдерживал: тихо вылезал через окно и, пригнувшись, оглядываясь назад, бежал на помощь Борису Зырянову, выворачивавшему огромный пень; или Антону Трещенко, ожесточенно подрубавшему неуступчивый кустарник: или Кеше Евсюкову и Хромову.
С берега казалось, что зеленое поле усеяли черные жучки́.
Во время короткой передышки Кеша сказал учителю:
— Сережи что-то не видать. Не хворает ли?
— Они же близко живут, в больничной ограде, — откликнулся Чернобородов, — можно сходить.