Выбрать главу

— Через месяц.

— Что?! Ну нет, я столько не могу валяться.

— Не можешь? — притворно рассердился Семен Степанович. — А мне, думаешь, легко тебя держать в больнице? Меня твои школьники замучили звонками да визитами: «как» да «как»! «Спасите его!» Будто я сам не хочу!

— Мне нужно в Голубую падь, понимаешь? Ох, как нужно!

Только теперь по-настоящему разволновался Брынов: настойчивая мысль точила его сознание и в глубоком бреду, и когда он плыл в легкой дреме, и во время разговора с врачом.

— Не о себе я, Семен Степанович, о деле… Семен Степанович, родной, разведчики-то мои уцелели? Что с ними?

Он с тревогой взглянул на хирурга.

— С меня и одного тебя хватит, — ответил тот. — Целы твои разведчики. На Голубую падь уехали. В Ртутной пещере живут.

Геолог вздохнул с облегчением. Разговор утомил его. Он посмотрел в окно. Тронутые нежной желтизной, тускло светились в лучах нежаркого сентябрьского солнца новоключевские сопки.

Спустя минуту геолог уже спал крепким и сладким сном выздоравливающего человека.

21. Осень

К середине сентября целинник был полностью раскорчеван, очищен от камней, ямы были засыпаны, земляные горбы срезаны. С обеих сторон поля врыли столбы, перекрыли их поперечинами, и ворота эти придали полю обжитой вид, будто годы уже существовал здесь стадион!

Можно было начать состязания. Владимирский распорядился сшить для обеих команд из синего и красного шелка спортивные костюмы.

В середине месяца выдалось теплое воскресенье, и загудело, зашевелилось поле первого в Загочинской тайге стадиона!

Потрясая толстой суковатой палкой, Бурдинский говорил Владимирскому и Кухтенкову:

— Ну, где будет центр Новых Ключей? У вас? Дудки! У нас в Заречье. Слепились вы там — вдоль ключа, под ключом, над ключом, окно в окно, дверь в дверь. «Куча мала», а не поселок. А здесь проспекты проложим — прямые, широкие, ни одного дерева на вырубку не дам. Ого! Скоро ко мне с той стороны паломники повалят: «Дайте, Семен Степанович, местечко под застройку». Во-первых — простор, во-вторых — кедровник, в-третьих — стадион, в-четвертых — неотложное врачебное обслуживание… А мы с Альбертиной Михайловной не всякому разрешим!

Учителя и рудничные руководители стояли у крыльца больницы. В воздухе веяло звонким холодком наступающей осени. Из труб четырех законченных срубов подымались прямые веселые дымки. Еще с десяток домов достраивалось вдоль дороги, ведущей в Загочу. А слева от дороги бурлило зеленое поле стадиона, по которому гоняли мяч красно-синие фигурки рудничной и школьной команд.

Хромов, стоявший рядом с директором рудника, задумчиво произнес:

— Стадион в тайге!

— Первый в районе! — откликнулся Владимирский. — Не то еще будет здесь, Хромов, далеко не то! Англичане укрывали от нас богатства, путали, фальшивые карты составляли. Когда уходили — оборудование в Шилке топили. А золота здесь — на столетия. Найдем! Новую фабрику построим, механизируем все процессы. Дорогу проложим. Дом культуры выстроим. И переименуем наш рудник из Новых Ключей в Великие Ключи!

— А про сады забыл! — неодобрительно заметил Геннадий Васильевич.

— Да, и сады будут! — с какой-то детской улыбкой оказал Владимирский. — Будут и сады на Новых Ключах!

Невольно забилось сердце у молодого учителя: сколько радостных дней еще впереди!

…Школьники и рудничная молодежь, переговариваясь, опускались этим вечером к реке. Вступив на шаткие доски плашкоута, Толя Чернобородов поднял руку в сторону Заречья:

Над падью, где речка витая, В тайге, где сосна и кедрач, Летает, летает, летает Крылатый динамовский мяч!

Тихо вращался плашкоут, пересекая реку, и казалось — это кружились темные берега Джалинды, и крупные сентябрьские звезды, и круглые невысокие сопки. И то с одной, то с другой стороны оказывались огни заречинской больницы.

— Здравствуй, рудник! Здравствуй, новая осень! Здравствуй, родная школа!

Вскоре после окончания строительства стадиона Иннокентия Евсюкова избрали секретарем школьной комсомольской организации. Тине Ойкину поручили руководство ученическими пионерскими отрядами. Зоя Вихрева возглавила ученический комитет. Девятый класс закрепил за собой ведущее место в школе. Ване Гладких и Мите Владимирскому пришлось крепко подтянуться — общественное мнение класса судило жестоко и безжалостно.

В просторном зале второго этажа на стене висели тридцать шесть страниц первого номера журнала «Дружба»: по шестнадцать страниц в два ряда, и еще четыре страницы образовали третий, верхний ряд. Здесь выделялся рисунок Захара Астафьева: цепочкой по тропе идут юные разведчики-геологи, а впереди, в буйном цветении голубого ургуя, — уже ставшая знаменитой падь. Но две страницы журнала висели незаполненными, и на них было карандашом написано: «Здесь будет помещена статья Кузьмы Савельевича Брынова, по выздоровлении последнего». Кто-то карандашом же наспех приписал: «Скорее поправляйтесь, Кузьма Савельевич!»