Тетрадный листок в крупную продолговатую клетку с красной линией, отчертившей поле, переходил из рук в руки.
— Нынешний Октябрь — в сердце у каждого из этих ребят, — сказал Кухтенков Хромову.
Наконец письмо попало в руки Чернобородова.
— Вот и есть материал для нового номера «Дружбы»! — оказал редактор школьного журнала.
— И напиши, Толя, стихи — стихи о Луцке и Новых Ключах, — серьезно предложил Трофим Зубарев. — Только это должны быть очень хорошие стихи.
22. У Брынова
Наконец ребятам разрешили проведать Кузьму Савельевича. Хирург просил Хромова предварительно зайти к нему — он хотел о чем-то предупредить и учителя и школьников.
Шумливой гурьбой подошли ребята к дому Бурдинских. Танюша, игравшая во дворе, церемонно, но вместе с тем с каким-то затаенным лукавством поздоровалась с гостями.
— Папа и мама дома, — сказала девочка. И вдруг, не выдержав, побежала вперед и застучала в дверь: — К нам гости! К нам гости!
— Входите, входите все! — приветливо загудела Альбертина Михайловна, увидев ребят.
И снова запестрели в глазах Хромова и ребят цветные вышивки, матерчатые орнаменты, узорчатое домашнее рукоделие; и те, кто разместился на диване, ощутили за спиной, с боков и под руками круглые и овальные подушечки и подушки.
— Ого! — шутил Семен Степанович. — Счастливый Брынов человек: сколько у него друзей!.. Сереженька, ставь-ка наш главный самовар, двухведерный.
— Что вы, что вы! — испугалась Шура Овечкина. — Мы же не в гости, мы к больному.
Но не в обычаях Альбертины Михайловны было так «легко» отпускать гостей.
Она немедленно стала потчевать учителей и ребят какими-то особенными сладкими рулетами, коржиками, пастилой.
— Все сама, сами! — приговаривала она, поднося новое угощенье.
— Вы всерьез думаете такой компанией навестить Брынова? — спросил хирург. — Ну нет! Это вам не бал-маскарад!
— Пойдете вы… — он указал на Хромова. — И вы… — на Овечкину.
— А я? А мы? — разом загалдели ребята, забыв о строгих правилах дома Бурдинских.
— А вы? — Доктор подумал. — Двое, по жребию.
— Трое, Сема, — мягко поправила Альбертина Михайловна.
— Хорошо, трое, — согласился Семен Степанович.
Большего, несмотря на жаркие просьбы, добиться не удалось.
Стали бросать жребий. Счастливые билетики выпали Кеше, Зое и Трофиму.
— Все равно увижу Кузьму Савельевича! — забурчал Борис Зырянов. — Все равно!
Семен Степанович отвел Хромова в сторону:
— Не говорите с Брыновым о семье. Самое чувствительное место. Раны заживают, теперь душа заныла.
— Не беспокойтесь, у меня лекарство заготовлено.
— Неужели получили ответ на нашу телеграмму? — обрадовалась Альбертина Михайловна.
— Получили!
Брынов лежал в палате один. С нескрываемой радостью встретил он учителей и ребят. Геолог благодарным взглядом проследил, как осторожными движениями прилаживала Зоя Вихрева в стакан с водой веточку, казалось, совсем иссохшего багульника.
— Вот увидите, Кузьма Савельевич, ветка оживет, расцветет. И цветы будут совсем как звездочки. А запах будет такой, как в тайге: смолистый-смолистый…
Брынов, приподнявшись на локте, сдернул салфетку, которая прикрывала вазочки и тарелочки, теснившиеся на столе возле койки.
— Попробуйте, ребятки… ну, пожалуйста, — уговаривал он школьников. — Меня просто завалили вкусными вещами. То Альбертина Михайловна принесет какое-нибудь необыкновенное желе, то Марфа Ионовна напечет каких-нибудь особенных шанежек, то Клавдия Николаевна пришлет миску с варениками… Так закормили, что в тайгу не захочешь!
Он огорчился, узнав, что Бурдинская уже опередила его и ребята сыты.
С любопытством перелистал геолог страницы школьного журнала, которые Зоя перетянула тесемкой.
Брынов жадно, не отрываясь, читал все подряд. Не пропустил он и «математического раздельчика».
— Вот так! Совратили Геннадия Васильевича. Ну, молодцы, ребята, рад за вас и за школу. — Он потер ладонью подбородок — признак, что его что-то беспокоит. — Как Ваня Гладких? Перешел в девятый?
— Ой, Кузьма Савельевич, если бы вы видели, как его гонял Геннадий Васильевич! Вы знаете, какой Ваня красный, когда волнуется. А тут мы все думали, что он вспыхнет и сгорит!
— Да что вы тянете! — сказал Трофим. — Иван Гладких сдал алгебру и перешел в девятый класс.
— А ты все такой же, Зубарев? — улыбнулся геолог и стал читать дальше.
Наконец геолог дошел до двух пустых страниц, на которых сохранились карандашные надписи, и прочел: «Поправляйтесь скорей, Кузьма Савельевич!»