В тот вечер мои троюродные братья, сыновья Виноградной Лозы, и еще несколько детей из их дома повели меня по Телине. Их дом был из тех, что расположены на внутренней стороне левой спирали города, близ одной из городских площадей. А на центральной площади в тот день были скачки на настоящих лошадях – просто чудо для меня, ведь я никогда и представить себе не могла городской площади такой величины. Да и такого количества лошадей я никогда не видела; в Синшане тоже бывали скачки, но на ослах, и устраивали их на пастбище. А здесь для скачек была проложена специальная дорожка. Она начиналась слева от центральной площади, огибала ее по линии хейийя-иф и выходила справа. Люди вылезли на балконы, забрались на крыши, зажгли масляные и электрические фонари; они делали ставки, шумно спорили, пили вино, кричали, а лошади мелькали во вспышках света и тени, поворачивая быстро, как ласточки; наездники подскакивали в седлах и что-то выкрикивали. В правой же части города на некоторых балконах люди пели, готовясь к Летним танцам:
Еще дальше, на площади для танцев и возле хейимас Змеевика тоже пели, но здесь мы не задержались и прошли мимо, к реке. Там, среди ив, на воде светились отраженные огни города, а в зарослях, ища уединения, скрывались парочки. Мы, дети, выслеживали их, ползая в зарослях ивняка, и, обнаружив, начинали вопить: «Эй, смотри, святой крот! В нору-то песок попадет!» Особенно отличались мои братцы, они издавали всякие неприличные звуки и поднимали такой шум, что парочке приходилось с бранью скрываться; некоторые гнались за нами, а мы бросались врассыпную и удирали. Я вам скажу вот что: если мои братья развлекались так каждую теплую ночь, то в Телине, пожалуй, особой нужды в контрацептивах не было. Наконец, устав, мы отправились домой, поели холодных тушеных бобов и улеглись спать на балконах и верандах. И всю ночь сквозь сон слышали Песнь перепелки.
На следующее утро бабушка, мать и я вышли из дому рано, хотя уже рассвело и мы как следует позавтракали перед дорогой. Пока мы шли по горбатому каменному мосту над Рекой На, мать упорно держала меня за руку. Она нечасто это делала. Мне казалось, она ведет себя так потому, что в прохождении над Великой Рекой есть нечто священное. Однако теперь я считаю, что она просто боялась меня потерять. Наверно, она думала, что ей следовало бы позволить мне остаться в том богатом доме.
Когда мы уже отошли от Телины достаточно далеко, бабушка вдруг спросила: «Может, все-таки стоило хоть на зиму-то, Ивушка?»
Мать не ответила.
Я тогда вообще на это внимания не обратила. Я была счастлива и весь путь до Чумо болтала о тех чудесных вещах, которые видела, слышала и делала в Телине. И все время, пока я болтала, мать не выпускала моей руки.
Мы пришли в Чумо и не заметили, что идем уже по городу, так редко там стояли дома, скрывавшиеся в зелени деревьев. Ночевать мы должны были в хейимас нашего Дома, но сперва пошли проведать бабушкиного мужа, отца моей матери. Он жил в отдельной комнате у каких-то своих родственников из Дома Желтого Кирпича в очень красивом месте – под дубами на берегу ручья. Его комната на первом этаже служила ему также и мастерской; она была довольно большой, но несколько сыроватой. До сих пор я считала, что моего деда зовут Гончар, это было его среднее имя, но теперь он свое имя переменил: сказал, чтоб мы его называли Порча.
По-моему, это было совершенно идиотское имя. К тому же я все еще пыжилась от гордости после своего «успеха» у родственников в Телине, а потому спросила у матери довольно громко: