А дочь старухи была взрослой, И у нее своя уж дочка подрастала, И эта девушка в меня влюбилась, Живя все там же, в доме своей бабки И ни на миг меня не оставляя.
Она заставила меня заняться с ней любовью.
Она сказала матери и бабушке об этом, Она в хейимас обо всем сказала, И городу всему стало известно.
Меня там люди просто застыдили, Стараясь оскорбить меня, унизить, В итоге же они меня прогнали.
Никто из Тачас Тучас мне не верил, Никто в свой дом не брал, Никто не стал мне другом.
Нет смысла города менять и дальше — Они все одинаковы, И люди всюду тоже.
Себялюбивые, жестокие и маленькие души У тех, кто порожден людьми.
Отныне буду жить я в Мадидину, Где я никому не нужен, Где мне никто не верит, Где никто меня не любит, Я стану жить здесь в материнском доме, Где нет мне места, где мне жить противно И где никто не хочет, чтоб я оставался.
И буду делать ту работу, которая мне не по нраву.
Я стану жить здесь, чтоб еще лет девять их злить, Потом еще лет девять И еще лет девять.
Я оказался в городе, который, безусловно, принадлежал Долине, однако не был ни одним из девяти известных ее городов. Место было совершенно мне незнакомое. Я точно знал, что живу в одном из домов этого города, но никак не мог его отыскать. Я сходил сперва на городскую площадь, потом на площадь для танцев, потом решил, что мне следует зайти в хейимас Красного Кирпича. Площадь для танцев окружало не пять хейимас, а только четыре, и я не знал, которая из них моя. Я спросил какого-то человека: «А где же у вас еще одна хейимас?» И он ответил: «У тебя за спиной». Я обернулся и между высокими крышами хейимас увидел убегавшую прочь собаку. Надо сказать, что все это мне снилось.
Проснувшись, я последовал за той собакой. И пришел к глубокому колодцу, обложенному по краю камнем. Я оперся руками о бортик, заглянул в колодец и увидел там небо. И я, оказавшись между двумя небесами — вверху и внизу, воскликнул: «Неужели всему этому должен когда-нибудь прийти конец?» Ответ был таков: «Да, всему на свете должен прийти конец».
«Должен ли пасть мой город?» «Он уже вот-вот падет».
«Должны ли быть забыты Великие Танцы?» «Они уже забыты».
В воздухе потемнело, земля дрогнула, стены зашатались. Дома начали разрушаться, туча пыли скрыла горы и солнце, и ужасный холод пронизал воздух. Я вскричал: «Неужели мир на пороге своего конца?» Ответ был таков: «У него нет конца».
«Но мой город разрушен!» «Он уже вновь отстраивается».
«Но я должен умереть, а стало быть, забыть все, что я знал!» «А ты помни».
Потом из тучи пыли вышла та собака и подошла ко мне, неся в пасти маленькую сумочку, сплетенную из травы.
В этой сумочке были души людей со всего света — маленькие, как семечки укропа, очень маленькие и черные.
Я взял сумочку и пошел дальше рядом с собакой. Когда небо начало светлеть и пыль в воздухе немного улеглась, я увидел, что горы, окружавшие нашу Долину, разрушены. Там, где они только что были, теперь раскинулась большая равнина. По этой равнине я и шел следом за собакой куда-то на северо-восток в толпе других людей, каждый из которых нес такую же сумочку, как у меня. В некоторых сумочках были семена, а в некоторых — маленькие камешки. Эти камешки терлись друг о друга и будто шептали: «Не ищи конца в конце. С нашей помощью построишь, с нашей помощью разрушишь». Разобрав, что они говорят, я, забывший прежде свой путь, вдруг вспомнил его и сразу вышел на берег Реки На, заросший ивами, и по берегу пришел в город Телину, а там — мимо хейимас Красного Кирпича прямо к своему родному дому. Но та собака уже оказалась у дверей дома, она рычала и скалила зубы, не давая мне войти.
Моя мать и тетка рассказывали, что когда я еще только начинала говорить, то часто беседовала с такими людьми, которых сами они ни видеть, ни слышать не могли, и, кроме того, я говорила то на нашем языке, то на каком-то совсем незнакомом. Я ничего об этом не помню, зато хорошо помню, что всегда удивлялась, когда родные утверждали, что, например, в той или иной комнате или в саду «никого нет», тогда как везде всегда было полно народу. Чаще всего эти люди вели себя тихо, занимались своими делами или просто шли мимо. Я уже догадывалась, что никто из окружающих с ними не заговаривает, да и сами они нечасто обращали на нас внимание и не всегда отвечали мне, когда я пыталась с ними поговорить; но мне и в голову не приходило, что другие люди их совсем не видят!