Без молока дети быстро слабели. А Дира, хотя и разговаривал с ними всегда очень ласково, никакого мяса им не дал. Он все съел один. Иногда, правда, он спрашивал их-и детей, и их мать и бабушку: «Как, неужели вы не хотите мяса? Попробовали бы хоть!» Однако стоило ему сказать это, как у них горло сжимало так, что они только и могли головой качать; ну и, конечно же, он один съедал все мясо, улыбаясь и шутя. Вскоре Умер один из детей. Второй, старший, тоже был при смерти. Зато Дира стал таким толстым, что уже не мог подняться и просиживал у огня днями и ночами. Живот у него был огромный, словно шар, а кожа — туго натянутая и бледно-красного цвета. Глазки совсем заплыли жиром. Руки и ноги были похожи на корни или обрубки ветвей, торчавшие из шарообразного жирного тела. Жена же его и ее мать неотлучно оставались у постели умирающего ребенка, Тогда жители города собрались все вместе, чтобы посоветоваться. Они посоветовались и решили Диру убить. Мужчины были очень разгневаны и все говорили: «Ножом бы по этому горлу, пулю бы в это пузо!» Но была там одна хромая женщина, которая сказала: «Только не так, только не таким способом. Это ведь и не человек вовсе!» «Но мы все равно убьем его!» — возразили они. «Если вы убьете его обычным способом, то его жена и вся ее семья умрут с ним вместе. Вы не должны проливать ту кровь, что в нем скопилась. Это ведь их кровь», — сказала хромая женщина.
«Тогда мы его задушим», — сказал один из мужчин. «Да, именно так и следует поступить», — согласилась хромая женщина.
И вот жители города отправились все вместе в тот дом. Дверь была заперта. Они выбили замок и вошли. Бабушка, мать и ребенок лежали на полу, словно куча старых обглоданных костей, слишком слабые, чтобы даже сидеть. Они умирали. Дира по-прежнему сидел у огня, похожий на огромный красный кожаный шар. Увидев людей, он быстро переменил обличье и снова стал тем существом, каким был прежде, с клешней вместо пальцев, но теперь он был слишком толст и неповоротлив, чтобы кого-нибудь схватить. Люди принесли с собой большой сосуд с эвкалиптовым маслом и, схватив Диру, наклонили ему голову и сунули ее прямо в масло. Так они держали его довольно долго, и он долго еще сопротивлялся и никак не умирал, но они не отпускали его, и наконец его огромное, толстое тело перестало дергаться, застыло, а потом начало быстро съеживаться. Оно становилось все меньше и меньше, и вдруг сама эта женщина, ее мать и ребенок сели. Тело Диры еще уменьшилось, и они встали. Потом оно стало размером с кулак, не больше, и они снова смогли говорить. А когда тело Диры стало размером с грецкий орех, они наконец смогли двигаться как прежде и рассказали, что же с ними произошло. За это время тело Диры уменьшилось до размеров ногтя, стало совсем плоским, сухим и темным, и люди, которые были заняты тем, что обнимали и утешали женщину и ее семейство, не заметили, что же происходит с этим, крошечным теперь, телом. А оно все продолжало уменьшаться и превратилось в маленькую чешуйку, которая легко всплыла на поверхность, выбралась из сосуда с маслом и скользнула за дверь, а потом скрылась в холмах, чтобы терпеливо ждать, когда мимо пройдет еще какой-нибудь доверчивый человек. Говорят, Дира и сейчас там стоит.
ПОЭЗИЯ. РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
Как сказано в главе «Устная и письменная литература» (см. «Приложения»), некоторые виды поэзии Долины являлись письменными, другие записи вообще не подлежали, однако как бы ни исполнялись стихи — в виде импровизации, наизусть или с листа (перед аудиторией или в одиночестве), — их всегда читали вслух.
В этот раздел включены некоторые импровизации, а также общеизвестные песни, которые, как и любые фольклорные произведения, давно утратили автора и принадлежат всем (хотя всем в Долине принадлежат отнюдь не все стихи и песни: некоторые из них «подарены», а некоторые получены в награду), кое-какие детские песенки и «публичные импровизации», то есть стихотворения, созданные во время какого-нибудь соревнования или написанные в присутствии публики.
ПАСТУШЬЯ ПЕСНЯ ИЗ ЧУМО
Хорошо, ты получишь послед,
Но не ягненка, Койот.
У овцы копытца остры,
Ох, берегись, Койот!
Мог бы взять я в жены любую,
Но только не эту. Койот.
Матери ее я не нравлюсь,
Ох, берегись, Койот!
ПЕСНЯ СТРЕКОЗЫ
Унмалин, Унмалин!
Чудный город над рекой!
В хлева под темными дубами
Твой скот приходит вечерами.
Воде журчащей звук их колокольчиков подобен.
А с круглого холма над Унмалином
Видны все виноградники Долины,
И слышно, как поют там люди,
Собравшись на закате в дом родной вернуться.
Примечание:
«Песнь стрекозы» — это импровизация, нечто в достаточной степени эфемерное: возникнет и тут же исчезает.
Это стихотворение было прочитано Ракитником членам одной из семей Унмалина на балконе летним вечером, и когда я сказала, что оно мне нравится, автор тут же записал его и подал мне.
ПЕСНЯ ОБЩЕСТВА БЛАГОРОДНОГО ЛАВРА
Ему пришлось размахивать им
Как флагом,
Чтобы заставить его встать.
Ему пришлось совать его
В мышиные норы,
И в кротовины,
И в задницы чужие,
Чтобы заставить его встать.
— Дай мне лечь наконец, — говорит он.
— Ни за что! — говорит Он.
— Дай же мне отдохнуть, — говорит он.
— Нет, вставай! — говорит Он.
И вот он встает, и руки у него вырастают,
Он берет в руки нож и себя от Него отсекает.
Убегает он прочь от Него,
Девять раз поет хейю и сразу ложится,
Засыпая мгновенно.
А Он выращивает себе новый,
Но пока он ужасно мал.
Так что Ему приходится ложиться на землю, Чтобы сунуть его в муравьиную норку.
НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ, ПРОДЕКЛАМИРОВАННЫХ СОБРАВШИМИСЯ ПОСЛЕ РАБОТЫ НА БЕРЕГУ РЕКИ ПОЭТАМИ ИЗ МАДИДИНУ
УТРАТА
Тяжело мое сердце,
Словно камень надгробный.
К земле своей тяжестью тянет,
Мне дышать не дает как прежде.
РЕВНОСТЬ
А та, с сережками, меня разве лучше?
Что тебе она даст, чего я не давала?
Поднесет ли вина? Иль подложит жаркого?
Или силы добавит в ослабевшие чресла?
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Полола помидоры,
Побеги пахли терпко
Под жарким солнцем лета.
Давно все было это.
ТЕМНОВОЛОСАЯ ДЕВУШКА
О, бабочка, два черные крыла!
Кружит, садится, вновь вспорхнет, вернется
К цветку тысячелистника.
И неуверенно на нем застынет.
ДРАЗНИЛКИ
Слово языка кеш «фини» переводится как «шуточное соревнование в оскорблениях, организованных ритмически». Те «дразнилки», что приведены ниже, — импровизации, услышанные мной во время Танца Вина в Чумо.
Уж конечно, ты явился с
Нижнего конца Долины!
И нетрудно догадаться: ведь слова ты произносишь,
Будто из норы ты рака, упершись ногами, тащишь!