Платье все-таки купила за 150 р. Цвет вишни, блеклый. Крепдешин. Так дешево, что не хочется верить в его приличие. Ты бы не одобрил. Знаю. Но потребность в новинке оказалась сильнее этого аргумента. Оно только полнит меня. Оказывается, размер 50 это и есть мой размер. А вес 60 кг (без курсива). А в санатории было 58. Значит, «наращивание» началось после санатория. И еще, значит, не все потеряно.
Будь спокоен и займись этим приращением всерьез. Я хочу тебя встретить сильным, радостным.
У нас сегодня холодно, но когда утром я выходила из метро «Ленинская библиотека», мне казалось, что это путь к солнцу и морю. Ты уверен, что я увижу его?
Женя.
21.08. (Год не помечен. — Т. К.)
Пару мыслей тебе. Тоскливо. Дождь. Много спим с Линой, мало читаем. Почти ничего не хочется. Разве только белых стен и уюта с большим венецианским окном на озеро.
Во сне по обыкновению не вижу тебя. Странно. То же и ты?
Вчера начала продолжать (хорошее сочетание) английский. Преподаватель — Жук. По Вашей зоологической терминологии. Но лингвист глубокий, а не учитель грамматики. Работа поглощает весь день, не остается места мыслям. Это даже хорошо. Даже наверно хорошо.
Хочу, чтобы ты совсем спокоен был. Совсем молод там у моря. Совсем глубоко дышал и, может быть, вдохнул нужные строчки.
Обо мне не тревожься. У меня состояние странное. Очевидно, обычная депрессия. Но это близко к спокойствию. Держусь за него. Даже боюсь читать Достоевского. Взяла в руки и отложила. В другое время такого рода спокойствие испугало бы меня своей пустотой, бесперспективностью, а теперь я приветствую его, прячусь за него. Знаю, что оно принесет нужную силу.
Не надо щемящего чувства, которое не покидает тебя. Сбрось его. Я помогу тебе сейчас моей рукой на лбу твоем. Хорошо?
С твоими счетами не совсем ладно. Будут оплачены только 29-го. Но если тебе понадобятся раньше — телеграфируй, — у меня есть деньги.
Приветствую.
Женя.
Прошу, не ограничивай себя ни в чем.
26.08. Москва. (Год не помечен. — Т. К.)
Вчера совсем разволновалась. Очевидно, встревожила и тебя. Почему-то на фоне Зининых рассказов о родном городе померещились всякие возможности. Тем более что не последовало ответа на телеграмму. Прости, если поволновался. Не хотела этого. Днем сорвалась с работы. Уехала в Плющево за домашним твоим адресом (точно не помнила), чтобы дать телеграмму на дом, помимо той до востребования. Но, уже приехав в наркомат, получила твое спешное.
Успокоилась. Как все-таки недопустимо работает связь. Ты получил письмо на предыдущий день, и притом спешное.
Обо всех новостях написала еще вчера. В Киев ехать придется дня на три. Выеду числа 29-го. В Москве буду числа 5-го. У нас все спокойно. (...)
Видеть тебя хочу очень. Но «думать» не думается. Как-то все отстраняют эти мысли потребность в спокойствии. Знаю одно, что близок и дорог ты мне.
Будь здоров!
Женя.
6.10.1937. Феодосия.
Море стало еще прекраснее за пять лет разлуки. Вчера я бродила в нем, как в переулках родного города (не Минска). Не хотелось уходить из этого волнующего покачивания. Лина уже стала кричать с берега. Вода теплая.
Вчера вообще был совершенно изумительный день. Впервые солнце на пляже не сопряжено для меня с головной болью и сердцебиением. Поэтому, забыв о времени, я, вероятно, немного сожглась. Лина сегодня не могла спать — ни лечь, ни сесть. (...)
Зато сегодня волнующий отдых от солнца. Дождь. Мелкий и теплый. Собираемся на рынок за виноградом. Вечерами здесь, очевидно, безумеют от скуки. Город с восьми, даже с семи — совершенно темнеет. В санаториях тоже гаснет свет. Толпой бродят курортники по набережной. Мы с Линой тоже. Ищем знакомств. Не безуспешно. По крайней мере, для Лины.
Как ты? Здоровье, нервы? Что Минск?
Начинаю ждать твоего письма. Дни все-таки очень бегут, несмотря на безделье. Если ты с Лазарем — приветствуй его.
Брит, нет, как всегда, жесткая щека? Для меня?
Женя.
11.10.1937. Феодосия.
Море сегодня тревожное, злое. Лежу и смотрю на него неотрывно, насматриваюсь. По-прежнему не думается ни о чем. Вчера к вечеру пришло твое письмо. Не могу представить себе холода нашей комнаты и постели. Но это не пугает меня. Так привычна смена температур, состояний, расцветок, оттенков.
Как всегда, рада твоему письму, бодрящему тону в нем. Хотя часто убеждаюсь, позднее, что он напряжен, создан стараниями. Говорю это сейчас без горечи, только чтобы честно. Так подумалось...