Почему же, мой — не жена, не любовница — большой друг, не видишь ничего этого? Зачем лжешь, не умея лгать, ненужно и бесцельно, наряду с минутами потрясающей искренности, унижая себя и меня? Ведь я не вымогаю, ведь сегодня, прождав несколько часов, я ничего не спросил, чтоб не заставить тебя солгать, и больше тебя боялся не состоявшихся при мне звонков, чтоб не объясняла их, ища слов, чтоб не терять тебя и себя. Мне жаль, когда говоришь неправду: это так трудно и обидно! Зачем же? Вот на какой грани мы. А с нее — прямая дорога в знакомый, уже опять начинающийся ад боли, либо — к обычному мужу, к обычной жене с их дрязгами, оскорблениями, рукоприкладством и миром на грязной простыне до нового утра.
Что же нам взять с тобою?
Редкая, хорошая, самая близкая! Нам не нужно больше видеться, встречаться — мы не найдем себя. Может быть, я иду в большую боль, в совершенное одиночество немногих своих часов, но и оставаться в этом не хватает дыхания.
Вот уже и утро. Пусть принесет оно тебе радость. Дай бог тебе настоящей обволакивающей нежности, которой не хватало всю жизнь и которая уже не придет ко мне — ведь и жизни самой осталось не больше аршина.
(Подпись)
18.07.1944. Минск.
Приветствую из Минска. Приехал сюда пару дней тому назад, еще не успел осмотреться, а уже нужно собираться дальше. Говорить тебе об огромной радости свидания с городом трудно, кажется, что все еще пока во сне. Вчера был парад огромной партизанской армии, возбуждавший много мыслей и чувств.
Нет, никогда не может быть рабыней страна, воспитавшая этот стальной негнущийся народ. Потому с такой быстротой и покатились отсюда немцы. Город они повредили основательно, но все же жить можно. Видел Марию Константиновну, она сказала, что Наташа и девочка здесь, увидеть их пока не имел возможности. Оставил твой адрес и полевую почту Павла.
Тут уже и Петруси, Илья и другие писатели. Меня очень беспокоит, что они ничего не знают о выплате тебе денег. Если задержат еще раз, прошу реализовать вещи.
Очевидно, сумею через месяц-полтора побывать в Москве.
Прости. Пишу торопясь.
Привет.
(Подпись)
29.07.1944. Минск.
Из предыдущих писем ты уже кое-что знаешь обо мне. Остальное, очевидно, рассказали Петрусь и Мария Константиновна. Сейчас я зав. отделом культуры в «Звяздзе», комната в Доме печати с гравюрами руин на стенах. Пока нет транспорта, и это несколько обременяет. Когда немного утрясутся дела, приеду, все расскажу по порядку.
Обосновался было на житие, да во время бомбежки сгорел дом и в нем сумка с четырьмя главами «Лявонихи», черновиками и началом новой поэмы. Я выскочил, когда крыша уже горела. Теперь все ютимся на Сторожевке: Лыньков, Глебка, Крапива, Танк, Пестрак. С квартирами трудно, вообще жизнь налажена слабо. Питаемся преимущественно малиной и молодой картошкой с водочно-молочным соусом.
Плохо одно — ничего не знаю о тебе. Первое — здоровье и настроение. Пожалуй, это и второе, и третье, и последнее. Беспокоят еще и материальные дела — заплатило ли, наконец, тебе издательство. Глебка говорил об этом с сожалением. Если до сих пор нет, то опять, не знаю в который раз, повторяю — реализуй мою одежку. Черт с ней, добудем сейчас все.
Писать хочется, дел много, но пока, как говорится, я в растрепанных чувствах. Насилу собираю мысли для статей. А писать надо много, хорошо, каждый день — очень уж много посеяли плевел немцы и их прихлебатели.
Напиши мне, голубчик, побольше. Я давно тебя не видел. Если не сумеешь передать, то — на главную почту до востребования (ул. Кирова). Можно и на редакцию — Пушкинская, 55.
Жму твою руку.
Желаю, как всегда, самого лучшего.
(Подпись)
Рафаиловичу, Алексею и прочим домочадцам искренний привет. (...)
(Подпись)
9.08.1944. Минск.
(...) Пусть и у тебя это утро начнется с такого же зеленого тополя и ослепительно голубого неба за окном. Начинаю немного приходить в себя после напряженных месяцев весны этого года. Если бы поменьше ходьбы, то и совсем было бы хорошо. Утром после завтрака путешествую в Дом печати, там до 15.30 и на обед чаще всего машиной, но в общей сложности километров 10—15 набирается. Живем вдвоем с Лыньковым. Танк уехал на родину. Делаем иногда экскурсии на рынок за молоком, оно здесь 15 рублей литр. Было много черники и малины, теперь начинаются яблоки и вишни. На рынке пахнет свежим сеном и очень хорошо, прямо изумительно, звучит язык. Забыл похвалиться, что при нашем особняке есть большой огород, в котором растут картофель, кукуруза, фасоль и прочие блага. Из декоративных — горошек и настурция.