Выбрать главу

«Созидание» «нового языка» – вещь «страшная» лишь на первый взгляд. Говор меняется с течением времени, пополняясь попутно новыми терминами, – против этого не возразит никто. Не найдутся возражения и против того, что поэты (как и художники слова вообще) неослабеваемо вводят в обиход целые фразы, слова, образы (Грибоедов, Толстой, например). Конечно, каждый также поймет, что Кантемир, восстав из гроба, нашел бы в нашем языке весьма малое сходство с современным ему наречием.

Ударяясь в словотворчество, москвичи ударились и в две чрезмерные крайности.

Сейчас они печатают: «…Звонная песнь звонатой свирели…

…В мыслеземных воздушных телах сущих возникали каменные взоры и взгляды, а высеченные из некоего изначального мирня мировые тела трубящих мирязей свивались в двухвзглядный взор и медленно опускались на дно морское…»

А через день с трибуны нам преподносится:

– Мы боремся с басурманскими языками!

Ведь если некогда делались попытки «обрусения» русского языка, т. е. замена «глаз» – «гляделками», «носового платка» – «носоутиралищем» и пр. и пр., – то разве «учимец петроградского всеучьбища» (вместо «студент С.-Петербургского университета») и пр. не делает московскую «фракцию». Будущего – «фракцией» Давнопрошедшего? И не потому лишь, что «дерзанья» их имеют привкус русского и итальянского патриотизма ретроградна борьба их с «басурманом», нет, – но потому, что часто в русском языке отсутствуют слова, которые в своей единственности могли бы заменить собою целую неуклюжую фразу по-русски, – чего москвичи не желают признать.

Новаторы Москвы «ошибаются» положительно во всем, даже в том, что «Лермонтова и Пушкина можно петь под шарманку», а их, «замоскворецких Маринетти», нельзя.

Правда, поют и о «Дарьяле» и «Выхожу один я на дорогу». Не беда, если народ творит из стихотворения любимого поэта песню (хотя бы и для шарманки). Но вот если поэт из затасканной песни выкраивает футуристские opus’ы – дело неважное.

…Ты вся мила, ты мне близка И вот – дала кольцо. Это уж, простите, просто: Дарила – говорила: Носи и не теряй.

Пусть москвичи, националя, пересыпают фразы не «басурманскими» словами («газ», «бунт бульварных проституток», «камин», «пальто», «музыка», «портрет», «генерал», «драма», «поэт», – пускай заимствуют у «стариков» и эгофутуристов их слова – «пята», «двувзглядный» etc.), – лишь бы opus’ы их соответствовали их теориям.

Мало понапачкать литографским способом полдюжины брошюр, мало сбрасывать с пьедесталов прежних кумиров, – нужно создавать и давать свое, собственное.

Но футуристы Москвы своего не дают – они выдают за свое – чужое.

А это уж нисколько ни «веще».

Рюрик Ивнев

На Волге

I.
Ждать и смотреть на рекламы, На будочки, на буфет, на всех; Мысли всегда те же самые: Любовь, Смерть, Грех.
Кто нибудь пройдет сердитый. Кто нибудь – голубой, Голос шуршит разбитый, Шарманщик с птичкой-судьбой.
Все равно: вот взял билетик – Проживешь до 97-ми лет – Как одинаково все на свете, Хорошо еще, что я поэт.
Ожиданье, печаль и томленье – Все то же самое, а впрочем – нет! Я выдумаю какое нибудь приключенье, Хорошо еще, что я поэт!
II.
Я близорукий. В глазах – туман. Вот полоса – это берег или пароход? Не пойму хитроумный обман. Может быть – ледоход?
Кто смеется? Вижу лицо, Но туманно и только рот, Как с рубином огромных кольцо, Как далекий, обманный пароход.
Я заплакал. Зачем мне опять Эта штора напомнила что-то! Лучше успокоюсь! Обедать в пять, В салоне, где зеркала и позолота.
Зеркала! Позолота! Опять… Пароход? Берег? Где же Мой покой, мой доктор? Обед в пять! Волноваться реже!

Иван Игнатьев

«Покорность – коварный безвестья миг…»

Покорность – коварный безвестья миг – В Пропасть у Кратера прыгайте! Вздрогнет Время-Ремесленник, Бешеней забьется Двигатель.
Жизнь – Ожидание. Искариота Не зная встретить где, Мечта Летит к Таинственному «ЧТО-ТУ» И… тАЕТ в чАДНОЙ чАРЕ «чТА»
Жестокая нежность Снова туманит взор… Надежд безнадежность, Это не твой ли узор?

Мигающее Пламя

Взоры Проклятьем молитвенны. В отмели чувств Серые рытвины Медлительны, как лангуст.