— Я старался быть справедливым. Я сказал сейчас — «моему Андрею» И я не оговорился. Я любил и люблю его больше. Но я удочерил эту девочку и хотел быть справедливым, хотел относиться одинаково к обоим. Больше того, к нему я относился строже, а ей больше прощал. Неискренне. И они чувствовали эту фальшь, Наверняка чувствовали. И Лида видела…
— Сергей, не перегибай. Тебе не в чем упрекать себя.
— Мне-то? — он развёл руками. — Вы мои единственные друзья. Нужно же кому-то говорить правду.
— Ты уже призывал смотреть правде в глаза, — заметил я.
— Так посмотрите же до конца. Пошли в кабинет.
— Может быть, ты скажешь такое, о чём будешь жалеть, — предостерёг Игорь.
— О чём мне жалеть? Пошли.
В кабинет, где по-прежнему стояли тёмные дедовские шкафы, подёрнутые пыльной сединой, на диване, запрокинув голову на потёртый валик, спал Димка.
— Полюбуйтесь на художника слова! — ткнул в него пальцем Сергей. — В олимпийском отдохновении.
Потревоженный Дима что-то пробурчал во сне.
— Пусть спит! — сказал Игорь.
— Да чёрт с ним. Раскольникова, наверно, с топором под мышкой видит или майора Пронина. Что ему мелочи жизни?
Я мог бы возразить, но промолчал.
— Мелочи жизни, — продолжал Сергей, — кто бы мог подумать, что они существуют? Разве в юности есть мелочи? Есть, конечно, но их не замечаешь. Они розовым туманом окутаны до поры до времени. Мечтой, в которой не сомневаешься. Думаешь, что всё будет. Вера будет поэтом, а я — учёным. Но вот гроза, шквал, туман рассеялся. Веры нет. Какой я учёный, вы знаете прекрасно. Я тоже. Мой дед был учёным, и мне есть с кем сравнивать. Но талант, понятно, от бога. Его не наживёшь. Я про человеческий уровень. Это уже твоё. Но его-то подтачивают обступившие мелочи. Короеды, безобидные с виду жучки. Маленькие ошибки, ложь якобы во спасение, самообман, мелкие, вроде бы не принципиальные сделки с совестью… И уровень всё ниже. И, наконец, его уже не видят, не замечают. И на тебя плюют. И поделом.
— Кажется, ты уже осудил всех, кого мог, — сказал я. — Кончай это самоедство.
— Самоедство? Нет. Расплата.
— За что?
За слабость. За то, что не понял, что слаб, а брался… Я не смог спасти Веру. Простой человек, который никогда не видел столько книг, — Сергей взмахнул руками, показывая на шкафы, — стал её последним утешением. Он, а не я. А я? Снова взялся за непосильное. Растить детей. Конечно, я старался, хотел как лучше. А результат? Оказался таким же никчемным отцом, как и мужем. А теперь я ругаю их…
— Как с Андреем, кстати? — прервал Игорь. — Учится?
— Вы не знаете? Провалился.
— Ты не говорил.
— Стыдно было…
С Андреем складывалось по-своему сложно. Парень мечтал о живописи. Конечно же, о своей, отвергающей «официальную пошлость». Ничем другим заниматься не хотел, стоило огромного труда дотянуть его до школьного аттестата. Осенью он уехал в Ленинград поступать в Суриковское училище и вот, оказалось, не поступил.
— Почему он не вернулся?
— Наверно, потому, что я проел ему печёнку, пытаясь сделать человеком.
— Чем же он занимается?
— О! Андрей прекрасно устроен. Так пишет, во всяком случае. Он дворник. Живёт в какой-то конуре и погружён в творчество. Вы представляете, как он живёт? И что я чувствую, когда думаю о нём?
— Ты и перед ним виноват?
— Вера оставила его мне.
— Вместе со своей наследственностью, — заметил Игорь.
— Что такое наследственность? Даже машина, которая с конвейера сходит, в разных руках по-разному ведёт себя. А эти руки, — Сергей вытянул длинные пальцы, — не справились. И плечи, и голова. Я чужой в семье. Вера виновата только в том, что она не захотела обмана, не захотела жить с человеком, которого не любила. А я живу.
И, предваряя наши ненужные слова, предостерегающе протянул руки:
— Да, живу с женой, которую не люблю, которая не любит меня, и, как последний дурак, годами прикрываю эту ложь высокими соображениями — во имя детей! Но жизнь не обманешь. Она мстит за обман.
— Прекрати!
В дверях стояла Лида с трефовым тузом в руке.
Мы не заметили, как она вошла, но слышала, наверное, многое.
— Прекрати балаган! Сколько можно одно и то же — «ты меня не любишь, я тебя не люблю?.. Ты же мужчиной считаешься. Постыдись!
— Мне здесь некого стыдиться. Это мои друзья.
— Они тебя плохо знают.
— Я ничего не скрываю.
— Вот как? И это?
Лида стукнула тузом по стеклу одного из шкафов.
Сергей оторопел.
— Ты знаешь? — спросил испуганно.
— Невелика тайна. Спрятал выдуманную жизнь.