Две стриженые головы торчали над скалой, а между ними выглядывала третья, остроносая, ушастая — Рэм.
Ещё осенью папин знакомый подарил Бобу и Диму щенка и обнадёжил, что из него вырастет настоящая овчарка. Щенок сразу оставил в коридоре следы, мама разворчалась, но Боб и Дим накрепко пообещали маме, что кормить, убирать за щенком и водить его на прогулку они будут сами. Назвали щенка Рэмом. К лету Рэм вырос, но уши у него висели, а хвост завёртывался вверх. Отец смеялся и говорил, что напрасно его назвали так высокопарно — Рэмом: ведь это всего лишь барбос.
Боб погладил Рэма по шее. Рэм благодарно лизнул его в щёку и тут же, чтобы не обидеть, лизнул и Дима. Боб потрогал вялые уши собаки, поднял их торчком, но когда отпустил, уши снова повисли. Боб вздохнул.
— Они уже не будут у него стоять, да, Дим?
— Какая разница? — сказал Дим. — Мы же не пограничники, это им нужны чистокровные овчарки, а наш Рэм всё равно всё понимает. — Дим вскочил.
Рэм радостно подпрыгнул, готовый ринуться за ним, но Дим строго прикрикнул:
— Тубо! Нельзя! Лежать!
Рэм виновато вильнул своим непородистым хвостом, лёг возле Боба, тревожно повизгивая.
— Молодец! — похвалил Дим. — Теперь за мной!
Он помчался с сопки, хватаясь руками за лиственницы, которые осыпали мчавшихся следом Рэма и Боба мягкими, уже пожелтевшими хвоинками…
Это было первое дальнее путешествие Рэма. За день он набегался, его неокрепшие лапы устали, и на обратном пути он начал хитрить: спрячется в густых кустах стланика или за большим пнём и отдыхает, пока его ищут. Сначала все смеялись, потом отец начал сердиться: надо спешить к автобусу, а Рэм задерживает.
Спускаясь с сопки, они увидели невесёлое зрелище: на стоянке автобуса собралось сотни полторы людей. Почему-то на эту окраину города с самыми грибными и рыбными местами автобусы ходили совсем редко.
Пришёл автобус. Люди облепили его, но дверь не открылась. Кондуктор что-то показывала руками через окошко, будто играла на гармошке. Губы её быстро двигались. Хотя слов не было слышно, все поняли, что сказала сердитая кондукторша: автобус не резиновый, наведите порядок, потом открою дверь.
— Товарищи! — сказал отец Боба и Дима, и все сразу затихли, потому что голос у отца был сильный и красивый, да и сам он, высокий, загорелый, вызывал к себе симпатию. — В автобус должны сесть женщины и дети. Этот автобус последний. Мужчинам придётся идти пешком.
— Мы не дети, — торопливо сказал Боб, — мы тоже пойдём пешком.
— И Рэм пойдёт с нами, — добавил Дим.
— Нет, — возразил отец. — Вы сядете с мамой в автобус, хотя вы уже и не дети, а с Рэмом пойду я.
Когда женщины и дети вошли в автобус, оказалось, что туда ещё поместится десятка полтора людей. Начался настоящий штурм. Мужчины лезли по принципу — кто ловчее. И вдруг Боб и Дим увидели, что их отец тоже оказался в автобусе.
— А как же Рэм? — закричали они вместе и попытались протиснуться к выходу, но бесполезно. Автобус с открытыми дверями, из которых, как сосиски, болтались руки и ноги, медленно пополз по дороге.
Рэм с жалобным скулением немножко потрусил следом, а потом вернулся на остановку.
Боб и Дим плакали. Они не хотели ничего говорить и слушать, они не хотели смотреть на отца, а заодно и на маму.
Мама в спортивном костюме сидела в углу дивана, отец ходил по комнате широкими шагами, Дим и Боб уткнулись в портьеру. Света не зажигали, потому что никому не хотелось смотреть друг на друга.
— Из-за чего, собственно, весь сыр-бор? — наконец сказал отец, остановившись посреди комнаты. — Из-за какого-то барбоса? Да разве это собака? Я вам завтра же принесу настоящую овчарку, даю честное слово! Ну, хватит хлюпать!
Отец подошёл к двери, взял Боба и Дима за руки, привлёк к себе. Они вырвались, и Боб сказал:
— Ты предатель, а Рэм думает, что это мы такие!
— Да ты понимаешь, что говоришь? — с горечью и возмущением воскликнул отец. — Ведь я был на фронте, у меня ордена и медали…
— Хоть ты и был на фронте, — возразил Дим, — я не хотел бы воевать с тобой в одном окопе!
Эти слова иногда о ком-нибудь говорил отец, и они обозначали самое плохое, что можно сказать о человеке. Так считали все: отец, Боб и Дим, мама.
— Почему? — тихо спросил отец. Он стоял посреди комнаты, большой, сильный, но даже в темноте было видно, как он растерялся.
— Ты бы бросил меня, как Рэма, — ответил Дим.
Тихо в квартире. Спят рыбы в аквариуме. Спят краны в ванной и электрические лампочки. Только дверь не спит. Скрип-пиу! Через полчаса снова — скрип-пиу-у!
Идут по дороге две маленькие фигурки. Крепко держатся за руки, молчат, чтобы никто не услышал. Слишком громко стучат ботинки по широким бетонным плитам тротуара.
— Тише! — шепчет Дим.
— Я и так тихо, — отвечает Боб и, споткнувшись, летит в канаву. Дзе-ле-лень-дзекк! Покатился фонарь под горку.
— Ты не плачешь? — спрашивает Дим, поднимая Боба.
— Нне-ет! — отвечает Боб.
Темно на дороге. Кончился тротуар. Галька пырскает из-под ног, как лягушки. Небо только, над морем чуточку светлее. А там, где горбатая сопка, съёжившись от холода, уткнулась носом в землю непроглядная темнота. Там, у сопки, конечная остановка автобуса. Там остался Рэм.
— Может, фонарь засветим? — спрашивает Боб.
— Нет, ещё увидят, — отвечает Дим.
— Кто увидит?
— Кто-нибудь…
Вдруг впереди, на дороге, появился маленький жёлтый огонёк, всё ближе, ближе. Боб и Дим спрятались в канаву.
Что-то странное двигалось по дороге. Кто-то большой на велосипеде, за ним, сзади, приткнулся другой, поменьше, ноги в стороны вытянул, чуть не по земле тянутся. Над плечами большого будто ещё одна голова, выпирает рюкзак, а над ним вертится что-то маленькое, остроносое, ушастое. Едет эта громадина тихо, медленно, виляют колёса от тяжести. Вдруг сверху, из рюкзака, — гав! гав! гав!
— Рэм! Рэм! — Боб и Дим с радостными воплями выскочили из канавы.
— Батюшки! — воскликнула мама. Велосипед накренился, и она оказалась на дороге.
Отец слез с велосипеда, устало вытер лоб, снял рюкзак.
— Вот ваш барбос. Целуйтесь…
КАК ДВОЙКУ ВЫБРОСИЛИ НА ПОМОЙКУ
Новый дом стоял на отшибе, почти в лесу. Построили его весной, когда сошёл снег. Кликнул Мишин отец шестерых братьев на помощь. Перекатывали братья, один другого выше, брёвна, обтёсывали топорами, складывали сруб.
Из деревни приехал Мишин дед. Хоть уже весна повернула к лету, ходил дед в подшитых кожей валенках, наступал с хрустом на жёлтые щепы, тыкал пальцем в законопаченные щели между брёвен, гладил руками тёплые доски.