Я не знал, как будет лучше для Беллы. Раньше я видел, что она рада моему обществу в любое время суток, а теперь она даже не всегда замечала, что я рядом. Она была погружена в себя и редко с кем-то разговаривала…
Через несколько дней она уже чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы поехать в школу. Поскольку ее пикап восстановлению не подлежал, я повез ее на своей машине. Она приняла мою помощь, но как-то слишком холодно, безразлично. Раньше она боролась за свою совершенно не нужную независимость, притворялась недовольной, или наоборот, беспрестанно благодарила и чувствовала себя обязанной. Но в тот день она была абсолютно равнодушной и воспринимала меня как часть обстановки, как нечто само собой разумеющееся…
Меня немного задело такое отношение, но я был готов смириться. Если с моей Беллой что-то произошло, то виноват в этом только я. Я не имею права бросать ее теперь. Я не хочу ее бросать. Я люблю ее, какой бы она ни была, ведь я помню ее прежнюю.
— Может, перестанешь всюду таскаться за мной? – раздраженно проворчала она, когда я обогнал ее и открыл перед ней дверь в столовую.
— Как скажешь, Белла, — пробормотал я. – Я встречу тебя после уроков и отвезу домой.
Я не мог поверить, что она меня разлюбила. Просто… в ее голове что-то повредилось. Это не ее вина. Я поймал на себе сочувствующие взгляды моих братьев и сестер, но не стал присоединяться к ним. Раз Белла не хочет, чтобы я был рядом, я буду наблюдать издалека.
Она – моя жизнь. Ее не станет – и меня не станет. Я знал это наверняка. Я принял это решение много месяцев назад, и никакая мерзкая болезнь этого не изменит. Жаль, конечно, что теперь все ограничено сроком ее человеческой жизни… но это лучше, чем ничего.
Наверное, я должен был пожалеть о том, что не обратил ее, пока она еще была нормальной. Тогда бы у нас впереди была вечность, а теперь мы обречены. Странное чувство. Но я все равно ни о чем не жалею. Потому что – вместе.
Весь день я просидел в машине неподалеку от школы, время от времени заглядывая в мысли школьников, чтобы понять, где Белла. Чувствовала она себя, судя по всему, неплохо. Вот только разговаривать ни с кем не хотела.
Когда закончились уроки, я едва не упустил ее. Она вышла через черный ход и направилась домой пешком. Если бы не Майк Ньютон, заприметивший это ее чудачество, я бы так и продолжал сидеть тут как идиот.
Я вышел из машины и последовал за Беллой, стараясь остаться незамеченным. Что ж, если она хочет побыть наедине с собой, пускай. Но я прослежу за тем, чтобы ей ничто не угрожало. Я всегда буду рядом, Белла.
Ночью я расположился на широкой ветке дерева, неподалеку от их дома. Это была весьма удачная позиция, и я ею пользовался вот уже несколько недель. Весь дом Свонов был для меня как на ладони, но они меня увидеть не могли, не зная где искать.
Было около двух часов ночи, когда я услышал странное шевеление и насторожился. Кто-то крадучись покинул дом. Скрипнула половица на пороге, едва слышно щелкнул замок… и хрупкая девичья фигурка неслышно подкралась к патрульной машине Чарли.
Слабый «Пи-ик» — сигнализация отключена. Как только я понял, что Белла собирается делать, я уже не мог оставаться на своем месте. Через секунду я оказался рядом с ней.
— Изабелла, что ты задумала? – негромко спросил я, кладя ладони ей на плечи.
Она вздрогнула, выругалась, и попыталась меня ударить.
— Эдвард! – завопила она слишком громко, чтобы Чарли мог не услышать. Но в доме было по-прежнему тихо и темно. Чарли слишком крепко спал. – Отстань немедленно, убирайся, слышишь?!
Я осторожно обнял ее и прижал к себе – раньше это ее успокаивало. Я ожидал, что она будет сопротивляться, попытается ударить меня или поцарапать, и я был удивлен тем, как она неожиданно обмякла и расслабилась.
— Эдвард, — пробормотала она едва слышно. В ее голосе было столько грусти, столько боли… Я хотел бы посмотреть в ее глаза и убедиться, что они столь же искренни, но боялся отпустить ее хоть на миг, чтобы не разрушить этот волшебный момент, неведомо как попавший в мутное настоящее из счастливого прошлого.
Я слышал, как ее дыхание участилось, сердце забилось быстрее, пальцы задрожали. Она всхлипнула раз, другой, а через минуту моя рубашка уже была насквозь мокрой от слез. Я осторожно погладил Беллу по волосам, не выпуская из объятий.
Постепенно она успокаивалась, но от меня так и не отстранилась. Когда эмоции полностью исчерпались, и я заметил, что Белла начинает замерзать, я подхватил ее на руки, запрыгнул на карниз, открыл окно ее спальни и пробрался вовнутрь. Я уложил ее на кровать, помог снять обувь и укутал одеялом.
— Все будет хорошо, — прошептал я ей, когда она уютно устроилась в своей кровати и закрыла глаза, собираясь заснуть.
— Да, — так же шепотом ответила она, прижимая к своему горячему лбу мою холодную ладонь. – Я продержусь еще неделю. Я смогу.
Через неделю выпускной.
Хотя отношения наши немного наладились, я так и не сумел сказать Белле, что ее обращение в вампира теперь попросту невозможно.
Проблема в том, что во время перевоплощения весь организм изменяется – каждая клетка умирает и перерождается заново, в новой форме. Превращается все – кроме нервной системы. Она не отмирает, а разрастается в несколько раз. Все рецепторы становятся более чувствительными, мозг работает быстрее, хотя практически невозможно преодолеть привычку думать с человеческой скоростью, а вот все болезни нервной системы… они усугубляются. Это единственное, пожалуй, что не может вылечить наш яд. Все это, конечно, не слишком глубоко изучено, но кое-какой информацией мы располагаем.
Мне было плохо оттого, что время наше ограничено, но в то же время я был счастлив, что в жизни моей все же было место свету. Мы уйдем вместе, если уж Белле суждено уйти. И все, на что я надеюсь – так это на то, что Карлайл прав в своей теории о бессмертии души, даже нашей. Возможно, когда наши тела сгорят, наши души продолжат любить друг друга.
Я затруднялся определить, прогрессировала ли ее странная болезнь. Белла то раздражалась, то впадала в апатию, то кричала от боли. Карлайл снабдил нас достаточным количеством обезболивающих и нейролептиков, но новостей от него пока не было. В глубине души я все еще надеялся, что все обойдется. Нам с трудом удавалось скрывать от Чарли плачевное положение Беллы… я не совсем понимал для чего мы это делаем. Эта правда была не менее печальной, чем та, которую мы планировали раньше, но она не касалась специфики нашей семьи. Если Белла… умрет – я едва не подавился, произнеся это даже мысленно – виновата будет болезнь, наша тайна не будет открыта. Чарли имеет право знать правду.
Но желание Беллы для меня – закон.
Карлайл
Мы с Эсме без устали общались с опытными невропатологами и психиатрами, пытаясь найти ответ на вопрос о том, что мешает Белле быть счастливой. И если нескольким симптомам можно было найти объяснение, то всем сразу – увы, нет. Самое странное – что обследования ничего не показывают. Абсолютно ничего. Белла как будто совершенно здоровый человек. На первых томограммах после аварии было видно небольшое сотрясение мозга, но динамика выздоровления была абсолютно обычной.
Другая странность – это нечувствительность Беллы к препаратам. То есть даже не так – она была к ним нечувствительна во время ее странных «приступов», а во все остальное время они действовали нормально. Ну, может, чуть слабее, чем на любого другого человека, но действовали.