Оперся на прилавок и стал ждать, выбивая костяшками пальцев настойчивый ритм. Мама от этакой наглости вскинула брови. Надела обратно очки, чтобы казаться ещё деловитее.
— Вы что себе позволяете? — возмутилась она, — Я битый час выбираю товар! А вы просто становитесь передо мной, как ни в чём не бывало?
Дотошный, в обычное время спокойный, обратил свой рассеянный взор на неё:
— Я же сказал вам «Простите». Разве этого мало?
— Хам! — бросила мама и вышла.
Обруганный ею предприниматель средней руки, не дожидаясь, пока Дина выдаст ему сумму средств, отправился следом.
— Подождите! Ну, подождите! — догнал он её без труда. Так как мама, всегда носившая каблуки, не успела уйти далеко, — Не обижайтесь, прошу вас. Возможно, я был слишком груб? День такой, неудачный! Давайте заглажу вину чашкой кофе?
Анфиса Павловна, администратор торгового центра, кивнула. Не убирая с лица выражение крайней обиды. Но к концу этой встречи лицо посветлело, что давало намёк на взаимность с её стороны…
— Я тебя умоляю! Конечно, одна, — говорю.
Милка вздыхает упёртости мамы:
— Как девочка, честное слово!
Мы смеёмся её нежеланию вывести в свет своего кавалера. Между тем, из кухонного зала доносится запах горелого. Милка в испуге идёт посмотреть. Я продолжаю сидеть, изучая торты на экране. Нужно выбрать! Вот только, какой?
Мой смартфон начинает жужжать. Достаю из кармана и вижу…
Знакомые циферки. Я сохранила его, обозвав «Не звонить». Нужно было внести в чёрный список! Ну, что ему нужно ещё?
— Алло? — говорю.
Положив Милкин список тортов на столешницу, я быстро иду в направлении выхода. Говорить с ним при ней не хочу! Милка даже не знает ещё, что Никита вернулся.
— Вита? — его тон, с хрипотцой, задевает какие-то фибры, и я начинаю дышать через раз.
— Чем обязана? — говорю церемонно.
На входе табличка «Открыто». Но время дневное, и посетителей нет. Сейчас, начнутся обеды в ближайших к нам офисах, вот тогда и повалит народ. Подхожу к большой каменной клумбе. В ней ароматным букетом цветёт кустик белых петуний. Точнее, пока не цветёт, а лишь собирается.
На том конце провода Богачёв произносит:
— Готовишься к дню рождения дочери?
Я замираю. Готовлюсь, и что? Почему у меня ощущение, будто он меня видит? Я даже веду взглядом вокруг. Никого.
— Прости? — уточняю.
Он усмехается:
— В соцсетях разглядел её дату рождения. Май.
— Да, и что? — пожимаю плечами.
— Вита, — моё имя звучит как-то странно, с нажимом, и спокойствия как не бывало, — Скажи, только честно, ведь Майя… она от меня?
Мой мир в одночасье обрушился. Я замечаю, что в пальцах оторванный кончик листочка. И роняю его на асфальт:
— Что за бред? Богачёв! Ты совсем уже что ли?
— Это не бред, Виталина, — его убеждённость в своей правоте раздражает. Откуда он знает? Зачем?
— Майя моя дочь! — говорю я сквозь зубы, — Моя и Шумилова, понял? Ты не имеешь к ней никакого отношения.
— Ты уверена в этом? — бросает с усмешкой, — Она родилась через полгода после того, как я уехал. Ты хочешь сказать, что спала с ним, пока мы встречались?
Гнев так и плещет в груди. Нарастает! Мне охота послать его к чёрту. Прокричать в трубку что-то обидное. Но ведь это заверит его в том, что он попал в самую точку? Ну, уж нет! Держись, Вита! Только не дай слабину.
— Да, представь себе, Богачёв, я спала не только с тобой в тот период. Считаешь, мне нужно извиниться перед тобой? Что ж, прости, — говорю это, словно садист, признающий вину. Едва ли ему будет больно. Больнее, чем он сделал мне…
— Мне не нужны извинения, Вит. Мне нужна правда, — произносит устало.
— Ты услышал её, — говорю.
Он хмыкает в трубку:
— Ну, что ж, хорошо! — его голос звучит так, словно это ещё не конец. Далеко не конец. Что он думает делать?
— Послушай, Никита, — цежу без зазрения совести, — Моя жизнь без тебя сложилась просто прекрасно. А ты приезжаешь и требуешь правды? Так знай! Я тебя ненавижу! Ненавижу за то, что ты сделал со мной. Я тебя никогда не прощу. И всё, что случилось с тобой, а я уверена, ты ведь не просто так вернулся? Всё это заслуженно! Не смей приближаться ко мне. Ты не имеешь морального права звонить. И только моя безграничная вежливость не позволяет мне послать тебя на три буквы.
— Вита…, - пытается он.
— Всего доброго! — говорю я отнюдь не по-доброму, и завершаю его, этот мучительный разговор.
Прислоняюсь к стене. Руки сильно дрожат. О, Боже! Зачем? Ну, зачем он вернулся?