– Я сегодня обнаружила, что на всех тарелках нарисованы разные символы, – набрав достаточно воздуха, выпалила Фрида, – Например, у Бенни на тарелке колокольчик.
– Это символ интуиции, – с удовольствием пояснила мадам.
– А сова?
– Совы видели в темноте. Способность видеть больше, чем обычные люди.
– А тарелка Джозефа?
– Череп с цветком? Возрождение жизни из смерти.
– Понятно, – Фрида было спохватилась записать, но поняла, что некуда и нечем. Казалось, тело истаивает, как воск, и вместе с потом на скамейку стекает и кожа. Лёгкие жгло, под паром всё окружение казалось нереальным, и если бы не бегающие туда-сюда дети, то, пожалуй, воздуха бы тут не осталось вовсе.
– А на моей тарелке, – склонившись к журналистке, шепнула старуха, – Отрубленная голова.
– Почему? – совершенно не ужаснувшись, спросила Фрида.
– Отрубленная голова символизирует освобождение мыслей, более не стеснённых капризами тела. Ну и мой рацион, отчасти… Джозеф, выведи нашу гостью на свежий воздух, она ещё не привыкла к нашей бане.
Фрида невольно уцепилась за это «ещё». Что это значит? Какой отрезок времени?
– Пошли, окунёмся. Скоро полегчает, – взял её под локоток Джозеф. И без того горячий, как гриппозный больной из древних, а после бани, пожалуй, и прикуривать можно. И не повреждают себе ничего, удивительно.
Фрида сполна ощутила сакральный смысл выражения «глоток свежего воздуха». Она чувствовала себя внутренним органом, изъятым из родного тела. Во внешнем мире явно появилось больше цветов, и ощущения стали острее. Ветерок на коже. Текстура песка. Прохлада речки, зовущие в неведомые дали течения.
– Круто, а? – понял её ощущения Джозеф. Он окунул только ноги, и, сидя на берегу, щурился, глядя на солнце. Капельки на его шее и плечах искрились, словно кварцевые бусинки.
– Лучше не скажешь, – Фрида потянулась, разглядывая солнце через ладони. Её тело – тоже солнечный свет, прошедший ряд метаморфоз и нарастивший слой плоти. Как забавно: прежде такое в голову ей не приходила. Это безумие или что-то ещё?
– Ещё пойдёшь в баню?
– Не-не-не! – замахала руками девушка, – Я думала, там и умру!
– Это было бы очень некстати, мы сегодня уже ели… Смеёшься. Это хорошо.
– Джозеф, мне… – Фрида огляделась, – Мне надо кое-что тебе сказать.
– Что такое?
– Меня… требуют обратно, – журналистка потянула ногу к самому носу и уткнулась лицом в колено.
– Куда? – даже не сразу понял глава клана.
– В редакцию.
– А. Надолго?
– Меня просили сворачивать цикл репортажей.
– Что? Ты же только начала.
– Да, знаю, но босс считает, что если я буду увлекаться, то повторю судьбу отца.
– А ничего, что это твоя судьба?
Фрида не ответила, подтянув к носу и вторую ногу.
– Ладно, – Джозеф вздохнул, и на его лице появилось прежнее умиротворённое выражение, – Значит, нам придётся поторопиться. У тебя ещё оставалась в планах резьба по кости, правильно?
– А… Да.
– Хорошо. Сходим на могильник. Посохни ещё, я принесу тебе одежду.
Фриде показалось, что стало холоднее. В её жизни прежде не было момента, когда приходилось вот так выкладывать правду. Только сформировали доверие – и всё заканчивается. Но почему внутри вертится печаль, а не негодование?
========== 13 ==========
Эта мысль была настолько нова, что журналистка оторвала лицо от колен. Печаль? Но почему именно она? Неужели Фрида, как брошенный котёночек, видела в агхори большую дружную семью, которой у девушки никогда не было? Сестру в Чите, младшего братан в Бенни, добродушного дядюшку в Леоне, бабушку в мадам… А что насчёт Джозефа?
– Извини что долго, подумал ты захочешь надеть свежую одежду после купания, так что сходил до твоей палатки.
– Это очень мило с твоей стороны, спасибо, – поблагодарила его Фрида, улавливая запах кондиционера, идущий от футболки. Запах цивилизации. Запах травоядных, – Джозеф, а как вы стираете одежду?
– Мы делаем мыло, – последовал ответ. Гостья открыла было рот, чтобы спросить, из чего, но ответ постучался прямо из знаменитого романа Паланика.
– И… вручную?
– Необязательно. Травоядные выбрасывают много хороших вещей, которые можно починить. Неро у нас рукастый, в свободное время постоянно ищет запчасти. Да о чём речь, – лидер клана кивнул в сторону бани, – Это тоже его идея. Сам спроектировал, сам собрал. К слову, она разборная.
– Ух ты, вот как… Смотрю, агхори очень ценят хобби. Бенни вот обожает возиться с глиной.
– Конечно, учитывая нашу работу, – Джозеф тоже оделся и указал по направлению течения, – Дальше будет островок. Мы к нему мост сделали. Там кости. Туда и пойдём. Готова?
– Конечно. Только мне некуда записывать.
– Знал, что ты спросишь, – парень достал из кармана её запасной блокнот, – Подумал, тебе пригодится.
– Огромное спасибо, выручил, – Фрида быстро черкнула туда информацию о символах на чашках, – Кстати, Джозеф. Это правда, что агхори иногда делают чаши из черепов?
– Ты имеешь в виду капалы? Да, но это редко практикуется, и больше одной для ритуала не требуется, её просто передают по кругу.
– Из неё пьют вино?
– Не совсем. Это называется сома амрита. Её делают из вина, пепла и порошка костей. В нашем рецепте приходится изворачиваться, – он доверительно зашептал, прикрыв ладонью уголок губ, – Нам ведь нельзя ничего жечь толком.
– А когда такое пьют? – согласно припомнив рассказ Бенни о людях в костюме биозащиты, продолжила интервьюировать лидера клана Фрида.
– Обычно когда умирает кто-то из наших. Или когда мы принимаем кого-то со стороны. Последний раз такое было с приходом в клан мадам, ещё до меня. Дети из числа сирот не считаются, в их возрасте это не совсем осознанный выбор.
– А когда кто-то рождается? – журналистка невольно вспомнила наметившийся живот Сидзуки.
– Мы жжём особый костёр всю ночь напролёт. Маленький. Считается, что вместе с дымом возносятся и наши молитвы.
– Но вы же в прямом смысле не религиозны, – заметила Фрида, отмахиваясь от того, что мадам назвала «богами Бездны». Этот пункт пока так и не был расшифрован.
– То, что мы исповедуем, скорее философия принятия мира, а не религия. А символы… – Джозеф задумался, – Магия добавляет красоты. И способствует сплочению. Но мы не больно-то серьёзны. Согласно исконным верованиям агхори, Шива создал этот мир, обкурившись марихуаной.
Глаза Фриды закономерно округлились.
– Будь иначе, в этом мире было бы меньше страданий и больше справедливости, – пояснил Джозеф, пересекая простенький мост, впрочем, снабжённый парапетом из самого доступного для агхори материала – костей, – И мне сложно с этим не согласиться… Добро пожаловать в могильник.
Глазам журналистки предстало подобие катакомб Парижа: бесчисленные кости были утрамбованы и образовывали сложный лабиринт. Это и ужасало, и изумляло одновременно. Оказавшись принять столь щедрые дары, Природа словно поддерживала эту кошмарную выставку из внутренних перепорок своих неразумных детей.
– Мелких костей здесь нет, – пояснил Джозеф, – Они идут на ожерелья и браслеты, ну и на иные украшения. Большие мы оставляем сушиться, каждый может прийти сюда и выбрать материал для резьбы… Да потрогай ты их. Всего лишь кости.
Фрида опасливо коснулась ближайшего выступа:
– Надо же. Глаже, чем я думала.
– Бывают и шершавые. Это зависит от многих факторов: возраста, наследственности, вредных привычек.
– А кто собирает кости в стены? – для порядка журналистка вытянула руку. Ближайший массив из кальция был выше неё на пару дюймов.
– В основном, дети. Это их песочница. Смотри, вот тут цветочки, – Джозеф убрал ногу, и Фрида заметила вдавленный как можно глубже сложный узор на земле, тоже состоящий из костей. Для верности границы «цветочков» были обведены краской. Композиция выглядела довольно свежей. Может быть, это была работа сестрички Читы и Шона?