Того, кто чувства обуздал и скромен,
Интригой не сразить: герой спокоен.
Наложницей прекрасной, громким чином –
Его не взять: он большего достоин.
Подвижник духа для врагов ужасен:
Его не подкупить, такой опасен.
Тот, кто Божественность сокровищем считает,
Воистину среди людей прекрасен.
Могучий враг от страха замирает:
Кто жизнь готов за честь отдать – пугает,
Его удар не удержать угрозой
Тем, кто на золото и войско уповает.
Великий триумфатор держит знамя.
Героя закалили лёд и пламя.
Ты жизнь своё швырнул богам под ноги,
И восхитился мир, героя славя.
Рождён Богами и живёшь свободным,
Ты смерть пересечёшь путём достойным,
Из пламени, герой, восстанешь Бездной,
Себя ты обретёшь обожествлённым».
Пользуясь тем, что Фрида замерла от удивления, Джозеф дунул во флейту, проверяя звук. Вышло на удивление чисто.
– Я… не знаю, что сказать. Это… удивительно, – насилу заставила себя пробормотать журналистка.
– Флейта или дхарма?
– И то, и то. И вы в целом… удивительны. Ты… удивителен.
Джозеф резко повернулся к ней, и прядь волос лизнула его двухцветные ресницы. Улыбнулся, отводя глаза:
– Говоришь такое о других, а сама разве не удивительная? Шутка ли: к агхори сунулась.
– Это была папина мечта. Сделать такой репортаж. Точнее, он был фотографом и был бы не против тут поснимать.
– Ты не фотограф. Значит, мечта о репортаже всё же твоя.
– Выходит, что так.
Оба замокли. Слово «удивительный» резонировало в них тёплыми волнами.
– А у тебя есть мечта? – едва отмахнувшись от морока приятной дрожи, спросила Фрида.
– Да, – Джозеф бережно выдул костяную пыль и улыбнулся одними уголками губ, – И, кажется, тоже переданная по наследству.
– Какая?
– Далеко-далеко на севере, во льдах, расположен банк семян. Говорят, там собраны семена всех известных растений. Если помнишь, после экологической катастрофы глобальное потепление затормозило, и ледяные шапки планеты стали толще. Банк оказался законсервирован во льдах, где-то в Шпицбергене. Как и моя мама, я мечтаю найти это место. Она не пошла дальше на север, потому что встретила моего отца и забеременела, так что однажды я продолжу её путешествие.
– Ух ты, банк семян… – Фрида представила себе бесконечные ряды исписанных латиницей контейнеров, – А что потом? Разве они могут взойти?
– При нужной температуре семена всхожи сотни, а то и тысячи лет, – кивнул Джозеф. Тусклый свет не смог скрыть блеска в глазах юноши, – Я читал о семенах лютика, которые пролежали в норах древних сусликов без малого тридцать тысяч лет, а потом умудрились взойти и даже размножиться безо всяких проблем. Представляешь, как будет здорово снова засеять землю? Снова увидеть цветы и деревья где-то кроме картинок, документальных фильмов и гербариев в музеях? Снова сделать хлеб?
– Это грандиозная и действительно достойная мечта, – оценила идею Фрида, тепло ему улыбаясь, – Вот только идти одному всё же опасно.
– Одиночкой была мама. Я же надеюсь, что найдутся те, кто пойдёт вместе со мной.
– Ты хороший лидер. Я уверена, такие найдутся, – не отдавая себе отчёта, Фрида погладила его по плечу.
– Спасибо, я ценю это, – парень поднял руку, чтобы коснуться её пальцев, но передумал. Фрида, поняв, что нарушила границы, дёрнулась:
– Прости, я…
– Всё в порядке, – он усмехнулся, – Я не болен телесным токсикозом.
– Хочется верить, что и я тоже, – журналистка хихикнула, вспомнив их весёлую возню на речке, – Кажется, я поняла. Вас поэтому считают развращёнными? Из-за спокойного отношения к наготе?
Джозеф молча поднял брови, обернувшись к девушке.
– Я имею в виду, все эти мифы про… Оргии.
– А это. Нет, это из-за тантрических практик. Их часто толкуют неверно, – Джозеф встал, хрустнув занемевшими от сидения суставами, – Погоди, у меня должна была сохраниться эта икона с Бхайравой и Кали, сейчас покажу.
Пока парень шуршал своим скарбом, Фрида разглядывала готовую флейту. Интересно, если попросить, можно ли будет взять её? Законно ли забирать с собой подобные сувениры? Нормально ли?
– Нашёл, – Джозеф снова вернулся на исходную, – Но предупреждаю: это может напугать тебя.
– Правда? Я тут последние дни жила с каннибалами, так что удиви меня.
– Тогда вот, – парень развернул ткань вишнёвого цвета, и глазам Фриды предстала самая странная икона из всех, прежде ею виденных.
Чёрная пара божеств с оскаленными пастями на тёмно-багровом фоне, тела обнажены и замерли в половом акте. Женщина обнимает ногой бёдра мужчины, стоя к зрителю спиной. Во множестве рук – разнообразные символы, в том числе изображённые на чашках клана: сова, колокольчик, череп с цветком. Под ногами у пары мёртвых тела.
– Это Бхайрава и Кали, боги Бездны, – представил изображённых Джозеф, – Тёмные манифестации бога Шивы и его жены Шакти. Они изображены как единое целое, свободное от предрассудков и ограничений. Трупы под ногами – это символы ограниченного ума, попранной власти эмоции и инстинктов. Эти двое здесь – Йамала, пара. Единое целое, как форма и материя, язык и речь. Травоядные до сих пор практикуют секс без обязательств. Пользуются им, чтобы снять напряжение. Боятся раствориться друг в друге. Отсюда и слухи про нас. Мы предпочитаем наслаждаться жизнью и быть выше спаривания, раз уж у травоядных это не выходит. Вот откуда все эти толки… Что скажешь об иконе?
– Ветер, – чуть подумав, произнесла Фрида.
– «Ветер»?
– Как… – Фрида задумалась, – Как сильный порыв ветра, который бьёт в лицо зимой и не даёт дышать, но, если смотреть чуть сбоку, можно ощутить, какой он свежий и чистый. От такого даже голова иногда болит… Джозеф?
– А? А, да, я понял твою мысль, – он убрал икону на место, – Мы изрядно засиделись.
– Ух, и правда! – Фрида взглянула на часы, – Прости, что заставила тебя задержаться!
– Что ты, я с удовольствием с тобой побеседовал, – поспешил успокоить её глава клана.
– Скажи, я могу забрать флейту… на память? – всё же осмелилась спросить девушка.
– Какой толк в инструменте, на котором не играют?
– Но… – журналистка стушевалась, – Но я буду.
– Ты умеешь?
– Нет, но научусь, – она повертела флейту в руках, – Я видела, как ты это делал. Вот так.
Чистая нота разрезала тишину ночи словно секира.
– Ой, зачем же это громко! – испуганно зашептала Фрида, – Я не знала, что звук извлекается так легко, прости!
– Ты… В неё дунула.
– Прости-прости, я не хотела никого разбудить!
– Ты не поняла, – парень схватил её за плечи, – Эта флейта сделана из человеческой кости – а ты безбоязненно бросилась на ней играть!
Фрида моргнула вместо ответа. Видно было, что она только сейчас осознала подлинные масштабы этого события:
– Я… Молодец?
– Ещё какая! Настоящая агхори! – он широко улыбнулся, – То есть…
– Могу я тебя обнять? – Фрида исполнила своё желание до утвердительного ответа, и, уткнувшись в горячее плечо, пробормотала, – Кажется, я здорово к вам прикипела. Пытаюсь абстрагироваться, но не выходит. Никак не получается. Вы все – семья. Горой друг за друга. Мы… такое потеряли. Забыли, что главное. Считаем, что вы какие-то неправильные, хотя и сами хороши.
– Не говори «мы». Ты другая. Не из их числа.
– Я журналист, и должна быть гибкой.
– Ты – нечто большее, – он мягко отстранился, заглядывая ей в глаза. Заряд фонаря кончался, он моргнул раз, два, потускнел и погас. Но это не помешало двум парам губ найти друг друга в темноте.
– Тебе противно? – спросил Джозеф, когда девушка отстранилась.
– Нет, я хотела сказать, что, похоже, прошлым вечером это был не телесный токсикоз, а…
– Я понял, – он поцеловал гостью снова, – И я очень этому рад.
– Как далеко мы… зайдём? – её тонкие пальцы гладили горячую шею парня.