Пять лет, проведенные рядом с ним. И в качестве жалкого эпилога – месяц в больнице для нее и два месяца в тюрьме для него.
Кристоф. Высокий, внушительный. Как Тень.
Она закрывает глаза, не видит, как светофор переключается на зеленый. Разъяренные гудки возвращают ее на землю. Она побывала в аду.
Это он. Это Кристоф. Он вернулся, он хочет покончить со мной. Отомстить, убить.
Ему всегда нравилось терроризировать меня, нравилось, когда я в его власти.
Она замечает, что плачет горючими слезами.
– Ты вернулся, говнюк! Хочешь заполучить мою шкуру, да?
Она вопит в пустоту. Никто ее не слышит. Никто ее не понимает. Она одна, до ужаса одна.
Нет. С ней страх. Въевшийся в саму ее плоть. Он течет в ее венах, бьется в висках, делает влажными лоб и руки. Он живет там, у нее внутри.
Уже очень давно.
Обычно она торопится домой. А этим вечером она ехала медленно. И даже сделала несколько лишних крюков.
Улица пуста. Все сидят по домам. Каждый за себя.
Хлоя оглядывает привычную обстановку, превратившуюся во враждебные джунгли. Где каждое дерево идеальное укрытие для возможного хищника, готового кинуться на нее.
Она достает мобильник, ищет Бертрана в контактах. Признаться ему, сказать, что умирает от страха, умолять приехать.
Долгие минуты она колеблется, увязнув в собственных противоречиях.
Не будь такой гордячкой, черт тебя побери!
Не доставляй ему такого удовольствия.
Или же… Позвонить Кароль. Она точно приедет.
– Я веду себя просто нелепо, в конце-то концов. Этого типа не существует, у меня бред.
Позвонить Каро означает воплотить эту тень в жизнь. Не звонить означает признать, что ей все приснилось. Точнее, приснился кошмар.
Она должна разрешить эту дилемму. Позже. А сейчас нужно просто вернуться домой. Сделать нечто обычное, вдруг ставшее опасной миссией.
Противостоять своим страхам, своим демонам. Призвать свое мужество, сколько его осталось.
Заходя в сад, она думает, что следовало бы поставить ворота. А то не участок, а проходной двор. Но никакие ворота не помешают перелезть через низенькую стенку, которая служит оградой.
Может, сторожевую собаку? Огромную, способную разорвать любого незваного гостя.
Проблема в том, что Хлоя всегда боялась собак. Настоящая фобия.
Она оглядывается вокруг, бросает взгляд назад. Еще несколько метров, и она в безопасности.
А вдруг он ждет внутри, удобно устроившись на диване?
Едва она ставит ногу на первую ступень крыльца, из тени появляется мужчина.
– Это я, не пугайся.
Хлоя на мгновение прикрывает глаза, снова открывает их, глядя на лицо Бертрана. Она не находит слов, такое облегчение вызывает в ней его присутствие. И однако, нечто холодное, словно сквозняк, окатывает ее с головы до пят. А следом желание вцепиться зубами в эту знакомую плоть.
Главное, не показать, до какой степени мне хорошо от одного звука его голоса. Я победила, он не может без меня обойтись. Так оно и должно продолжаться.
– Я приехал посмотреть, как ты.
– Нормально, – сухо отвечает она.
– Тем лучше… Может, нам стоит поговорить, а?
– Как хочешь, – говорит она, открывая дверь. – Но предупреждаю, я устала.
– Я могу уйти, если тебе так будет лучше.
– Заходи, раз уж пришел.
В прихожей она бросает ключи, туфли, сумку. Все это под взглядом Бертрана. Он идет следом за ней в гостиную, где она наливает себе мартини; ему она ничего не предлагает, даже присесть.
Продолжая свою маленькую игру, она невозмутимо проверяет каждую комнату в доме. Воспользоваться тем, что он здесь. А потом выставить его вон. Если только он не станет умолять о прощении, конечно. Желательно на коленях.
Она возвращается в гостиную, проходит мимо Бертрана, стоящего посреди комнаты. По-прежнему не обращает на него никакого внимания.
Скоро он поймет. Ее нельзя безнаказанно называть сумасшедшей. Он должен был броситься за ней на улицу, когда она ушла. Рассыпаться в извинениях. Или, по крайней мере, позвонить потом раз двадцать.
Она включает телевизор, Бертран не двигается с места. Он не сводит с нее глаз, до странности потемневших и превратившихся в два дула оружия, заряженного полной обоймой.
В энный раз она проходит, едва не задев его, но не прикасаясь. Его ладонь смыкается на ее руке, она проливает половину своего мартини на ковер.
– Если ты не хотела меня видеть, следовало сказать.
Наконец она смотрит на него. Вернее, мерит взглядом. С надменной, почти презрительной улыбкой.
– Отпусти меня, – велит она. – Немедленно.
Он грубо притягивает ее к себе, отбирает стакан и ставит его на комод.