Последний отрезок канала проходит под землей. Сводчатый потолок настолько низкий, что я, вытянув руку, достаю до склизких кирпичей. Тут жутковато, хоть и тихо, но есть эхо. Даже шумные датчане притихли. Мы с Уиллемом сидим на борту свесив ноги и, когда достаем, пинаем стены.
Он тычет большим пальцем в мою щиколотку.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что устроила это, – он показывает на лодку.
– Не за что. А тебе спасибо за все это, – я показываю пальцем вверх, туда, где, без сомнения, своей жизнью живет Париж.
– Обращайся, если что, – Уиллем осматривается по сторонам. – Хорошо тут. На канале. – Потом смотрит на меня. – С тобой.
– Уверена, что ты это всем каналам говоришь, – тем не менее в темноте этих пахнущих плесенью стен я краснею.
Так мы сидим до самого конца поездки, болтаем ногами, колотя по борту. Иногда до нас доносятся обрывки смеха или музыки. Такое ощущение, что тут, внизу, город делится с нами секретами, которые можно доверить лишь тому, кто хочет слушать.
Восемь
Морской Арсенал – это как парковка для лодок, которые плотными рядами стоят по обе стороны бетонного причала. Уиллем помогает капитану Джеку поставить лодку в отведенное для нее узкое пространство, выскакивает и завязывает веревку сложным узлом. Потом мы прощаемся с датчанами, которые к этому моменту уже изрядно пьяны, я записываю номер Агнеты, обещая отправить ей фотографии, как только будет возможно.
Капитан Джек пожимает нам руки на прощание.
– Мне немного стыдно, что взял твои деньги, – говорит он.
– Нет. Не стоит, – я вспоминаю выражение лица Уиллема, о том, как мы плыли по туннелю. Одно это стоило ста баксов.
– Мы их скоро у тебя отберем! – кричит Густав.
Жак пожимает плечами. Он целует мне руку, а потом помогает выбраться на сушу, а Уиллема чуть не обнимает.
Когда мы отходим, Уиллем похлопывает меня по плечу.
– Заметила, как называется лодка?
Нет. Хотя имя выгравировано синими буквами прямо на корме рядом с красной, белой и синей полосами французского флага. Виола. Довиль.
– Виола? В честь героини Шекспира?
– Нет. Жак хотел назвать ее «Вуаля», а его кузен написал с ошибкой, но ему понравилось, и он зарегистрировал такое имя.
– Та-а-а-к… как-то это странно, – говорю я.
Уиллем, как всегда, улыбается.
– Случайные совпадения? – у меня вдруг по спине побежали мурашки.
Уиллем почти что торжественно кивает.
– Совпадения, – подтверждает он.
– Но что это значит? Что нам было суждено сесть на эту лодку? И если бы мы этого не сделали, было бы хуже или лучше? Эта поездка как-то изменит наши жизни? И неужели она действительно подчинена таким случайностям?
Уиллем лишь пожимает плечами.
– Или это значит, что кузен Жака – неграмотный? – продолжаю я.
Он снова смеется. Звук его смеха такой же четкий и звучный, как колокольный звон, он наполняет меня радостью, и словно впервые в жизни я осознаю, что в этом и заключается задача смеха – возвещать о счастье.
– Никогда раньше времени не узнаешь, – говорит он.
– Очень информативно.
Смеясь, он окидывает меня долгим взглядом.
– Знаешь, я думаю, что, может, у тебя все же есть талант к путешествиям.
– Серьезно? Я думаю, нет. Сегодня какой-то неестественный день. Во время этого тура мне было ужасно. Поверь мне, я ни одной лодки не остановила. Даже такси. Да даже велосипеда.
– А раньше?
– Я не особо много путешествовала. А когда все же доводилось, это были такие поездки, в которых… не было места случайностям.
Уиллем вопросительно вскидывает бровь.
– Я побывала кое-где. Во Флориде – каталась на лыжах. А еще в Мексике. Но на самом деле это была не такая экзотика, как может показаться. Мы каждый год ездим на один и тот же курорт на юге Канкуна. Он построен в виде огромного храма майя, но единственное, благодаря чему можно заподозрить, что ты не в Америке, – это группа мариачи, поющая рождественские песни возле водных горок на искусственной речке. Мы всегда останавливаемся в одном и том же номере. Ходим на тот же самый пляж. Едим в одних и тех же ресторанах. Мы даже за ворота курортного комплекса почти не выходим, а если выходим, то всегда только на одну и ту же экскурсию на развалины. Меняется только год на календаре, а остальное все одинаково.
– Одинаковое, да другое, – говорит Уиллем.
– Скорее одинаковое-одинаковое.
– Когда поедешь в Канкун в следующий раз, можешь сбежать в настоящую Мексику, – предлагает он. – Испытаешь судьбу. И посмотришь, что будет.