– А Абар знает об этом?- Наивно поинтересовался я.
– Ты знаешь…- Джакус как-то по-особому посмотрел на меня.- Если мне придётся выбирать между тем, что завтра твоего Абара не будет… и пожизненной необходимостью пить вместо водопроводной – бутылочную воду… То, поверь – я, не раздумывая, выберу второе.- Я недоумённо посмотрел на него.
– Да, братишка…- Вздохнув, отвёл глаза гигант.- Всё не так просто в этом мире. Плохо, конечно, когда тебе попадается на пути сволочь – но куда хуже, когда эта сволочь имеет деньги и власть…
– И алчь – непомерную, беспринципную, давно его поглотившую и подчинившую его себе – алчь…- Как-то обречённо бросил водила.- Это – как раз та ситуация, когда надо вешать плакат типа "не влезай – убьёт!".
– А…
– Всему своё время, братишка. Всему – своё время…- Задумчиво повторил Джакус.- Надеюсь, когда-то придёт и его черёд…
– Понимаешь…- Карой, отстранённо улыбаясь, глядел на меня, будто меня не видя.- Слишком много их… чертей сушёных… в очереди на гильотину… И он – далеко не первый в этой очереди… Как бы гильотина не сломалась…
– По крайней мере – этот пока ещё никого не стрелял.- Хмыкнул Джакус. Машина остановилась перед светофором. "Заплати – и живи",- завис перед самым нашим носом плакат. Я дважды перечитал его, встряхнув головой: день чудес сегодня, что ли? Наконец, после слова "заплати" я разглядел маленькое такое, неприметное слово "налоги". А в самом конце – столь же малозаметное слово "спокойно". "Заплати налоги и живи спокойно" – призывало нас, как я понял, официальное государственное налоговое ведомство. Да только что-то от этого плаката повеяло чем-то нехорошим времён мафиозного засилья на "диком западе". Я недоумённо взглянул на ребят – те, грустно улыбнувшись, кивнули: то ли соглашаясь с тем, что фраза стоит внимания, то ли… Не этих ли претендентов они хотели увидеть в очереди первыми? Раньше "академика Пос'а"?…
– У нас тут ходит такой анекдотец…- Как бы между прочим, не спеша произнёс Алозан.- Дескать, встречаются два старых дружбана… Ну, и один другому – удивлённо так: "Слушай, когда ты был рэкетиром – жил, как у бога за пазухой: всё было, всего хватало, никого над тобой не было и ни с кем не надо было делиться. А теперь? Убей меня, в толк не возьму: какого чёрта ты в налоговую пошёл?".
– Это не на пустом месте родилось, конечно…- Мрачно усмехнулся Карой.- Сам понимаешь, народ почём зря болтать не станет…- Я, вздохнув, кивнул.
– Понимаешь…- Кароя потянуло то ли на рассуждения, то ли на попытки растолковать, объяснить в деталях свою точку зрения – наверное, это было в чём-то сродни попытке оправдаться.- Вот, живёт человек. Или – большой и сильный, или – маленький и мелкий. Это всё равно. Но он живёт – чего-то хочет, к чему-то стремится. Чего-то добивается, а чего-то – и нет. Понятно, что по тому, чего именно он добиваемся, его и ценят – но я сейчас не об этом. Есть в жизни вещи, которых ты можешь добиться, а есть те, которых – не можешь. Так я веду к тому, что неплохо бы научиться эти вещи различать. Хотя бы – для того, чтоб не тратить сил понапрасну. Тогда ты сможешь больше сделать того, что у тебя получается.
– Собственно, в идеале всякое твоё действие должно быть направлено на то, чтобы получить нужный тебе результат.- Вздохнув, вставил Джакус.- А всякие метания, необдуманные попытки просто дёргаться – "авось что получится", или метаться в панике – "надо же что-то делать" – это есть даже не просто пустая трата времени и сил, это есть деятельность во вред себе, своим интересам, своему делу. Поэтому делать имеет смысл только то – из того, что ты хотел бы сделать – что ты реально сможешь довести до конца. В этом умении… И в умении находить подобное… Может, и проявляется истинное совершенство…
– Ты только так и делаешь?- Криво ухмыльнулся я.
– Да нет, куда мне…- Хмыкнул Джакус.- Нешто ж я совершенен… Но – я стремлюсь.- Неожиданно обернувшись ко мне и подняв указующий перст к небу, вдруг полунасмешливо сказал он.- И – тебе советую.- Добавил верзила уже совершенно серьёзно.
Глава №. Лето.
…Ункарское лето поразило меня своей невероятной жарой: у нас, на побережье, даже в самый его разгар я не чувствовал себя так прескверно, как тут – уже в самом начале. Аборигены же, казалось, весьма охотно отогревали на этом палящем солнце свои косточки, будто бы заиндевевшие от зимней стужи. Несколько раз пробовал позагорать и я – но, будучи не в силах продержаться в этом пекле и получаса, мчался остывать в воду. И, несмотря на это – как и не взирая на мой мягкий, ещё с весны, вход в это занятие – всё же пообгорел. Не сильно, правда – но смуглянка, едва взглянув на мою покрасневшую спину, со вздохом полез в сумку и, малость поковырявшись в ней, вынул оттуда какой-то бальзам – видимо, проблема была аборигенам хорошо знакома и они привыкли быть во всеоружии. Бальзам помог: к утру кожа уже не горела и не саднила. Но загорать под летним ункарским солнцем мне уже больше не хотелось.
Вечеринки а Абара продолжались. При этом… нет, не "пышность" – это неудачное определение… а, как-то… Словом, "затратная часть" их заметно росла. Абар же относился к ним весьма и весьма покровительственно, не только явно не собираясь всё это прекращать – но и вполне охотно наращивая ассигнования, когда численность присутствующего на них народа возрастала. Поскольку это не вязалось в моём сознании с общими представлениями об ункарском президенте – я решился на одной из вечеринок напрямую спросить его об этом.
– Ты знаешь, Анри…- Усмехнувшись, ответил он,- отсюда за полгода вышло уже столько уникальных и сногсшибательных идей… которые вряд ли могли зародиться в каком-то ином месте… что данное предприятие надлежит считать уже даже не "безусловно прибыльным", а просто сверхприбыльным. Вспомни, как здесь появились Алл, Лариска, физики, медики? Помнишь? Так вот: только платежи в виде налогов в бюджет от деятельности любого из них с момента начала этой самой деятельности и по сей день… уже превысили расходы на содержание данного сборища за весь его период. А сколько принесли они все вместе?- Он, задумавшись, смотрел в огонь камина.- Ты знаешь, я мог бы не делать в стране вообще ничего – только основал бы этот клуб – как место, где люди, которых ещё что-то интересует в этой жизни, могли бы встретиться и просто пообщаться между собой – и одного этого мне было бы уже достаточно, чтобы быть довольным своей ролью в истории Ункарии. Для таких людей избавление от одиночества очень много значит, Анри. Творческим личностям непросто искать друг друга – их мысли заняты другим, совсем другим. И… получается неплохо, когда кто-то – в данном случае, я – вот так вот соберёт их вместе, столкнёт, дав возможность понять, что ты не один, что рядом есть кто-то, кому тоже что-то интересно… может быть – то же, что и тебе…
– Избавление от одиночества… для любых людей много значит…- Заметил я.
– Разумеется,- мельком согласился Абар.- Но эти люди могут сделать для общества столько, что борьба с их одиночеством выглядит, как одна из первостепенных задач нации.- Улыбнулся он.- Уж больно это экономически выгодное предприятие…
– Ну, а вообще – как, "процесс пошёл"?- подвалив к нам с бокалом, подмигнул президенту слегка захмелевший Джакус.
– Скажем так: процессы – пошли. Но какой куда – я пока загадывать не берусь. Пока ясно только то, что их много – слишком много, чтобы их можно было бы так просто взять и проанализировать.- Не обратив внимания на вряд ли уместную фамильярность бородача, как-то задумчиво ответил Абар.
– Остаётся надеяться на благоразумие нации,- философски отведя руку с бокалом в сторону, добродушно заметил Джакус. Президент лишь тихо улыбнулся в ответ.
…Помнится, меня поразила одна из перемен, произошедших этим летом в Ункарии: если раньше лишь некоторые водители грузовиков, путешествуя порожняком, вывешивали табличку "пустой" – то теперь это стали делать, похоже, практически все. Боле того – при этом, как правило, указывали ещё и пункт назначения. Если раньше, когда их просили подвезти тот или иной груз, они лихо называли заведомо завышенную цену, а потом, оживлённо и напористо торгуясь, постепенно опускали её до приемлемой – то теперь они лихо называли диапазон цен – как бы заявляя, что ну ниже вот этой границы они не поедут ни за какие коврижки, а выше вот этой – не могут взять, так как совесть замучит. Признаться, когда слышишь такой вот диапазон – поневоле считаешь как-то неудобным называть нижнюю границу – почему-то кажется, что это чуть ли не граничит с оскорблением: ведь не беден же ты настолько… И люди, как правило, называли нечто среднее, каждый – сообразно своему карману: кто-то, вызывая вздох водителя, называл цену, мало отличающуюся от нижней границы, и, чуть не заискивающе глядя в глаза его, ждал решения: дескать, ну, так как? Ты ведь, мол, сам так говорил… Кто-то же – напротив, от души, лихо платил "по верхней планке", а то и, из каких-то своих соображений, превышал её. В любом случае – плюс в этом был уже тот, что торги, таким образом, сокращались до обмена двумя фразами, что было, в общем-то, удобно всем. "Жадность в людях исчезла. Если не совсем, не полностью – то, по крайней мере, в большинстве её проявлений",- решил я. Может, и правильно решил…