…Выйдя из участка, Мы расположились неподалёку – прямо в зале ожидания. Усевшись так, чтобы выход из сего благочестивого заведения представителей власти был в нашем поле зрения, мы принялись наперебой рассказывать Лидочке, что это есть не "огромный бородатый дядька", а просто Джакус, который обожает всех хорошеньких женщин, совершенно ничего не требуя и не ожидая от них взамен. С нами он пришёл сюда встречать Лидочку, но опоздал, потому как бегал к другой хорошенькой женщине выяснять, когда прилетит Лидочкино "корыто"… Лидочка то слушала недоверчиво, то несмело улыбалась, наконец – при слове "корыто" – прыснула в кулачок. Как раз к этому времени подоспел Джакус.
– Ребятки, спасите меня от него…- Пробормотала Лидочка,- я его боюсь…
– Такой страшный?- Усмехнулся я.
– Да нет…- Лидочка нагнулась и старательно занялась застёжкой на сапоге,- просто, когда я поддала ему коленкой, там что-то сильно хрустнуло…- Покраснев, пробормотала она. И смех, и грех… Не могу сказать, чтобы нам не было жаль Джакуса – но мы оба не могли удержаться от смеха, когда он подошёл к нам, настороженно поглядывая на Лидочку и прикрывая нос рукой. Объяснения были недолгими – вскоре мы направились к выходу, при этом Джакус и Лидочка периодически поглядывали друг на друга: он – настороженно-опасливо, она – недоверчиво-виновато. При этом Джакус продолжал прикрывать рукой свой нос: когда он ненароком споткнулся и на мгновение отнял руку – я, мельком взглянув на него, наконец понял, что к чему: нос распух и стал, в основном, багрово-красный, местами переходящий в сизый или фиолетовый. Карой, тоже обративший внимание на это чудо природы, покачал головой и, порывшись в записной книжке, подошёл к ближайшему телефону.
– Сейчас подъедешь к Инге,- сообщил он Джакусу, закончив разговор и вернувшись к нам.- На работу. Рентгенолог задержится специально ради тебя.- Джакус вздохнул, снова бросив опасливый взгляд на Лидочку.
– А кто такая Инга?- Шёпотом поинтересовался я.
– Хирург-косметолог,- тоже шёпотом ответил Карой.
– Может, ему серьёзный хирург нужен?- Я опасливо взглянул на нос Джакуса, уже игравший роль маяка в ночи – стоило хозяину отнять руку, как взгляды окружающих мигом приковывались к нему.
– Это Инга-то – несерьёзный хирург?- Ухмыльнулся Карой.- Знаешь, моя жизнь была богата приключениями… Однажды чёрт меня дёрнул написать серию репортажей… О событиях, которые… скажем так: не были изначально предназначены для освещения в прессе…- Карой, ухмыльнувшись, с досадой сплюнул на асфальт.- Так вот… Вскоре после этого… вследствие некоторых "хулиганских выходок"… Моя физиономия представляла собой жалкое зрелище… Нос просто лежал на боку… вследствие кратковременного контакта с куском водопроводной трубы… Были повреждены кости черепа… Ну, и так далее… Так вот – всё, что ты сейчас видишь – это её работа.- Закончил он.- Меня на неё вывела наша редакторша, и я тогда тоже, как и ты сейчас, спросил про серьёзного хирурга… Теперь молчу. И нравлюсь девушкам.- Он ухмыльнулся.- Обычно.
…Рокар подошёл быстро, на ходу открывая двери. Водитель подгонял пассажиров, покрикивая в микрофон, и те стремительно ринулись внутрь – то ли внимая его призывам, то ли спасаясь от не на шутку уже разыгравшейся метели. Джакус опасливо зашёл последним, по-прежнему бережно прикрывая нос рукой.
На набережной Сиеты мы сошли. С Лидочкой. Остальные поехали дальше – "делать Джакусу красивый нос". Почему мы сошли? Толком не знаю. С одной стороны – метель уже почти улеглась, снова превратившись в колючую позёмку, с другой – Лидочке было явно дискомфортно находиться в обществе страдающего и совершенно по-детски обиженного на жизнь Джакуса. Наши объяснения о его бескорыстной любвеобильности пусть удивили, но и несколько успокоили Лидочку; а вот о состоянии бородатого "потерпевшего" как-то никто и не позаботился… И теперь, когда мы переезжали мост через Сиету, мне вдруг пришла в голову мысль о том, что неплохо было бы их сейчас развести в разные стороны – оно и Лидочке поспокойнее, и Джакусу, быть может, будет не так обидно… Карой идею поддержал, и мы вышли на первой же остановке, сразу за поворотом.
…Набережная Сиеты выглядит неплохо всегда. Исключения составляют, разве что, периоды, когда летом открывают плотину и спускают воду. Зачем – понятия не имею. Сначала я, было, подумал, что это делается для очистки дна, но за всё время так и не увидел ни одной попытки выполнения подобных работ. А Сиета выглядит в этот период совершенно безобразно: обнажается обширное и весьма замусоренное дно, посреди которого бежит совсем ничтожный ручей. И сама мысль о том, что глубина этой реки при ширине более пятидесяти футов составляет не более пяти – разочаровывает и удручает…
Но сейчас этого не видно. Сейчас Сиета покрыта льдом и толстым слоем снега, по которому детишки катаются на салазках. Сквер на набережной выглядит сказочным лесом, деревья в котором покрыты сверкающей изморозью, и в свете луны это выглядит совершенно неповторимо… Изредка встречающиеся фонари и отдалённые отблески неоновой и лазерной рекламы, по большому счёту, не столько искажают картину, сколько дополняют её, внося свои, не слишком грубые и почти неповторимые штришки…
– Мы идём в сказку?- Улыбнулась Лидочка, увидев это чудо впереди.- В зимнюю сказку…
– Как Вам будет угодно, Снегурочка…- Улыбнулся в ответ и я.
– А что так грустно?
– Не знаю…- Я пожал плечами.- Наверное, вечные истины, время от времени показываемые нам природой, навевают грусть… от сознания собственной ничтожности и неполноценности…- Лидочка рассмеялась:
– Ишь, как заговорил…- И смех её вдруг так неожиданно вписался серебряным колокольчиком в общую картинку покрытых изморозью ветвей, что мне почему-то стало ещё грустнее…- Ты обиделся?- Как-то невинно-испуганно спросила она.
– Нет, что ты…- Я как-то бережно-нежно-ласково-осторожно посмотрел на неё, взял её руки в свои и, приблизив лицо, прошептал:
– Я, видимо, просто боюсь тебя потерять… Как сказку… Зимнюю сказку…
– Дурачок…- Лидочка уткнулась лобиком мне в подбородок и покачала головой.- Ты ещё не знаешь, какая я летом…- Откинув голову назад, как бы рассматривая меня, прошептала она.
– Я надеюсь узнать…- Усмехнулся я. Грусть как-то ушла, уступив место какому-то непонятному, недоверчиво-приподнятому настроению, похожему на ожидание чуда. Лидочка, видимо, испытывала нечто подобное, ибо, взяв меня за руку, легко повела вглубь скверика. На мгновение длинная шубка её распахнулась почти до пояса, показав очаровательную ножку, от вида которой у меня защемило сердце… Я тогда не понял, одела ли она под шубку ещё хоть что-либо, кроме чёрных колготок да высоких сапожек… И, смешно сказать – у меня закружилась голова…
– Ты что?- Лидочка удивлённо остановилась, озадаченная моей пошатывающейся походкой, и попыталась своими нежными ручонками меня поддержать.
– Не надо…- Едва смог выговорить я, приседая.
– Что с тобой?- Настаивала не на шутку встревожившаяся Лидочка, как-то затравленно озираясь по сторонам в полупустом сквере.
– Ничего, ничего… Просто голова закружилась…- Вяло успокаивал её я, сидя на корточках. Как-то вдруг вспомнилось, чему учил в детстве дед: "если голова кружится – сразу присядь. Если прошло – погоди немного, затем медленно пытайся подняться. Если голова снова закружится – сядь снова и сиди, пока не пройдёт. Если просто присесть не помогает – вообще усядься или даже ложись, хотя бы – и на тротуар". – Дед был интересным человеком. Того, что он говорил, я обычно не понимал: чаще всего мне это всё казалось просто смешным. Как, впрочем, и большинству окружающих. А сейчас вся "дедова наука" в какое-то мгновение пронеслась в голове, и я почти инстинктивно присел. Уже спустя минуту наваждение кончилось и мне показалось, что я снова могу идти.
– Что случилось?- Снова спросила Лидочка, увидев, что я – будто бы даже осознанно – встряхнул головой. Я молча отодвинул немного полу её шубки и, любуясь ножкой, сокрушённо покачал головой:
– О, женщины, женщины… Скольких вы вдохновили – но скольких же вы и погубили…
– Сам придумал?- Стыдливо запахиваясь, поинтересовалась Лидочка. Я покачал головой: