– Огго…- Изумлённо выдохнула Лидочка – при этом часть воды естественным образом окатила меня, а часть продолжала стекать через отвисшую, почти отвалившуюся, челюсть.
– Что "огго"?- Не совсем понял я, хотя и начинал уже догадываться, что она имеет в виду: ей, видимо, просто не приходилось ещё видеть – по крайней мере, вблизи – восставшего члена… Лидочка стояла, так и не найдя в себе сил закрыть рот и оторвать оторопевший, даже слегка испуганный взгляд от дива, кое ей неожиданно представилось. Я подошёл к ней, что вызвало замешательство и даже некоторый страх на её лице, и аккуратно закрыл ей рот, приподняв пальцем челюсть. Лидочка подняла на меня оторопевший взгляд и едва слышно пролепетала:
– И мы… будем… его… это… туда?
– Успокойся,- касаясь её губ своими губами, прошептал я,- мы будем делать только то, что ты захочешь.- Лидочка недоверчиво прильнула ко мне, всё ещё чего-то, видимо, опасаясь. Я осторожно поцеловал её в ушко… Она не возражала. Уже через несколько минут мы вились в невообразимом клубке, обволакивая друг друга объятиями и осыпая поцелуями… Лидочка хотела всего – поцелуев, поглаживаний, объятий, танцев, вина, конфет, сока; она совершенно обезумела, когда я вылизал её всю – но она продолжала опасливо вздрагивать всякий раз, когда нечто, казавшееся ей, быть может, изощрённым орудием пытки, пыталось найти свой естественный путь… Наконец само орудие не выдержало и стало постепенно, но неотвратимо уменьшаться в размерах, невзирая даже на то, что в моих объятиях находилась самая желанная мной во всей моей жизни женщина… Когда испугавший её предмет превратился в нечто… совершенно безопасное, Лидочка, заметив это, смутилась:
– Тебе… плохо?- Виновато спросила она – по видимому, первое, что пришло ей в голову.
– Нет… С чего ты взяла?- Удивился я. Она молча кивнула на "остатки гордости" своего любовника. Я усмехнулся:
– Не бери дурного в голову… Он просто устал…- Меня душил смех, немного разбавленный смущением,- видишь ли… он не предназначен для столь долгих упражнений…- Лидочка, недоверчиво взглянув на меня, протянула руку к предмету её интереса но тотчас же, зардевшись, отдёрнула её, стыдливо уткнувшись мне в плечо. Я взял её руку и положил… ну, сами знаете, куда; шепнув на ухо:
– Возьми, не бойся…- И прижался к ней так, чтобы действия её руки не были видны со стороны. Мне показалось, что так она будет немного смелее… Так оно и вышло. Вскоре Лидочка уже искушённо массировала охваченный её рукой предмет, который время от времени предпринимал отчаянные попытки восстановить былое могущество. А Лидочка опасалась его всё меньше и меньше – даже, когда попытки эти были более-менее удачными… Лидочка смелела. На глазах. Потихоньку осваивался и я… Я уже не видел в ней нечто непонятное и сверхъестественное, невесть откуда взявшееся в моей судьбе – я видел просто женщину, которая явно хочет дальнейшего развития событий, но никак не может решиться… И мной почему-то вдруг снова начало овладевать какое-то непонятное чувство ответственности… За неё? К чему бы это? Ведь она сама всего этого хотела… И хочет… И, по-видимому – скоро решится… "Вы в ответственности за тех, кого Вы приручили…". – вдруг вспомнилась мне знакомая с детства строчка. Хм… Неужели я её уже приручил?
…За ночь мы съели коробку шоколадных конфет. Огромную коробку – вчера я преднамеренно выбирал самую большую, чтобы наверняка хватило… но мы справились с ней. Мы выпили бутылку шампанского, вылизали пачечку мёда и баночку варенья – предварительного размазав их по телу… в подходящих для этого местах… Мы выпили весь сок, скопившийся в моём холодильнике – ибо нас уже просто тошнило от сладкого… На рассвете очередь уже едва не дошла до пива – но здравый смысл восторжествовал: оба предпочитали осязать всё более-менее реально… Мы изучили тела друг друга в комплексе и по частям; мы излизали, исцеловали, изгладили друг друга так, что нам уже ничего не хотелось… Мы целовались – взахлёб – у открытого окна, когда нам становилось слишком жарко; мы закрывали его и шли купать друг друга в ванной – когда настолько замерзали, что наши тела уже не могли согреть друг друга… Мы катались по кровати и по коврам, свившись в клубок и искусали губы до крови – Бог мой, проще перечислить, каких "начальных упражнений" мы не делали… Мы были счастливы и довольны друг другом – но… Но мы так и не решились. Смешно сказать: когда этого хотел я – она вдруг впадала в страх или нерешительность, и я не смел ни уговаривать её, ни принуждать… Когда же, спустя какое-то время, она готова была, плюнув на всё, броситься в этом омут, очертя голову – меня вдруг посещала мысль о том, то она решилась недостаточно обдуманно и будет впоследствии об этом сожалеть… И я не мог переступить через это… Кстати, позже я рассказал эту историю знакомому психоаналитику – в надежде услышать его мнение обо всём этом. Он как-то загадочно посмотрел на меня, затем произнёс:
– Ты знаешь… это, в общем-то, не уникальное явление… Хотя – и не слишком распространённое… Скажи,- он покусывал губы – не то пряча улыбку, не то – в нерешительности подбирая слова,- ты никогда не задумывался о том,- он испытующе взглянул на меня,- а не слишком ли сильно ты её любишь?
…Надо сказать, что я долго думал об этом его вопросе, так и оставшемся тогда без ответа. Я не знаю, люблю ли я её. Не знаю. Но я знаю, что без неё я давно уже не могу прожить и дня. Даже если я не могу её осязать, видеть и слышать – я всё равно должен твёрдо знать, что она где-то существует, что любит меня или, хотя бы – воспоминания обо мне ей приятны… Я хочу, чтобы она, даже сходя с ума в постели с кем-то другим – помнила бы обо мне и… знала бы, что мне это приятно… Чёрт возьми! Я вдруг поймал себя на мысли, что мне приятно, когда она получает удовольствие, вне зависимости от того, кто ей это удовольствие доставляет! Единственное, о чём бы я смел её молить – чтобы она помнила обо мне в это время… Может – представляя, что и я есть где-то рядом; может, даже принимаю какое-то участие в этом процессе… Что это? Мазохизм? Вряд ли… Тогда – что же? Не знаю… Может, это и есть та самая, пресловутая Любовь? Когда твоя ревность заключается не в том, что у неё завёлся любовник, а в том, чтобы он невзначай её не обидел? И это – не бред?… Я пытался несколько раз заговаривать с ней об этом – но она, счастливо и сочувственно улыбаясь, неизменно говорила в ответ нечто подобное этому:
– Анри, милый… Не говори глупостей… Мне никто, кроме тебя, не нужен… Я просто не встречала больше мужчин, которые бы заинтересовали меня настолько, чтобы я решилась впустить их в постель… Но если ты очень,- сказав это однажды, она сделала сильное ударение на слове "очень",- если ты очень хочешь увидеть меня с другим…- она грустно улыбнулась,- если тебе это патологически необходимо… Я сделаю это… Для тебя… Только,- она сделала серьёзное лицо,- мы поедем на побережье – далеко – туда, где нас никто не знает… Там мы подыщем кого-нибудь, кто мог бы меня заинтересовать… И вы меня "снимете"… Вдвоём. Потому что,- она вздохнула,- без тебя… Или, хотя бы – без твоего присутствия – я сильно сомневаюсь, что могу извлечь из этого приключения хоть какое-то удовольствие…- Вот так. Ну и дела… Я думал над этим долго. Очень долго. И не придумал ничего. Я не мог расстаться с этой женщиной и готов был ради неё на всё, что угодно – лишь бы ей было хорошо… И, быть может – более всего был благодарен ей именно за то, что она не хотела от меня таких жертв. Противоречива сущность человеческая… "Спасибо тебе, господи, за то, что ты лучше нас, горемычных, знаешь, что нам надо… И прости нас, глупых, за то, что понимание этого приходит к нам слишком поздно…". – Вспомнились вдруг слова бабушкиной молитвы. Вот уж воистину…