Я просто выслушаю всё, что он хотел мне сказать, — уговаривала я себя по дороге.
Не буду орать, злиться, психовать. Дам ему шанс.
Пусть он скажет. Пусть поделится. Пусть объяснит, что значит «есть другая женщина, но я с ней не сплю». Он её любит, поэтому она так для него важна?
Но чего тогда он хотел от меня? — кусала я губы, глядя на вечерний город.
Хотел, чтобы я его отпустила? Так, я его отпустила.
Может, немного не так, как он рассчитывал, но отпустила же.
Да, ситуация, конечно, непростая, — не смогла удержаться я от горькой иронии, — влюбиться на пятом десятке лет в девчонку. Но не он первый, не он последний. Не зря же говорят: седина в бороду — бес в ребро.
Как я ни старалась себя не накручивать — накручивала.
И как ни старалась не волноваться — волновалась. Словно не к мужу, с которым девятнадцать лет прожила, ехала, а к незнакомому человеку.
Как же хотелось, чтобы я всё неправильно поняла.
Как же хотелось просто обнять его с порога и даже ни о чём не спрашивать.
Сука, Сокол! Как я ему ни возражала, он ведь посеял во мне сомнения.
Ведь сумел убедить, что не было ничего.
То есть что-то, конечно, было, иначе не стал бы Наварский стоять, свесив голову, но совсем не то, что я подумала. Не стал бы он говорить: я с ней не спал, если спал.
Я сомневалась, что от его признаний мне станет легче, Игорь был не из тех, кто сомневался в своих решениях. И не из тех, кто не умел отвечать за свои поступки.
Любить — так любить. Летать — так летать. Стрелять — так стрелять…
Но утки уже летят высоко… Я им помашу рукой…
Глава 19. Игорь
Весь воскресный день Игорь Наварский провёл в банке.
Читал отчёты, составлял графики, делал пометки — пытался с головой уйти в работу.
Получалось плохо. Рука то и дело тянулась к телефону.
То он хотел предупредить жену, что летит на следующей неделе в Москву, позвать с собой.
То напомнить младшей дочери, что записал её на курсы программирования, чтобы не забыла про организационное собрание.
То договориться со старшей насчёт кафе.
Всей семьёй ходить по кафе тоже хорошо, или пригласить в ресторан жену, но вдвоём с почти взрослой дочерью — особый вид искусства. Другой уровень близости. Другой вайб, как говорит она. Другой кайф, как сказал бы он. Можно поделиться сокровенным, попросить у неё совета, а если попросит — дать совет. Совет отца и совет взрослого мужика.
Только отцу Аня сказала, что баллов ей на бюджет не хватит, но она хочет пойти именно в этот институт, потому что в него поступает... Ну, один парень. Ну, ты понимаешь…
Отец понимал. И решил, что раз нет разницы, куда она пойдёт (с профессией она всё равно не определилась), «Ну, один парень» — чем не причина. Не хуже и не лучше других. Пусть учится — он заплатит, а там будет видно.
Только отец знал, что один парень ей вроде как даже сказал: «Привет!» — в последний выход в кафе она прям светилась от счастья.
Только ей он сказал по секрету, что ему не нравится галстук, что подарила мама, но он его носит, чтобы её не расстраивать. «Как думаешь, стоит ей сказать?» — спросил он у дочери. «Не-а», — качнула она головой. Скривилась, глянув на злополучный галстук. «Понял, буду терпеть», — вздохнул отец, и они оба засмеялись.…
Наварский смотрел на молчащий телефон, болезненно сглатывал и отворачивался.
Десятки вещей, что ещё два дня назад ему было так важно не забыть, не упустить, сделать — превратились в пустой звук. И сотни тёплых, живых слов, что каждый день так важно было произнести, выдохнуть, озвучить, словно каменели, натыкаясь на стену, что теперь стояла между ними, и рассыпались в пыль, превращались в прах, сгорали в пепел. Он задыхался, покрываясь этой пылью, увязал в пепле, рискуя окаменеть и рассыпаться в прах вместе с ними.
Ему словно ампутировали душу. Души не осталось, но там, где она была, невыносимо болело.
А она была везде. Каждая мелочь: ручка на столе, булавка галстука, брелок от ключей, даже царапина на ботинке — всё напоминало о семье, о жене, о детях, о доме.
Ручку стянула для него в гостинице Аня, булавку подарила жена, брелок своими руками сделала Вероника, а туфлю он поцарапал сам о вешалку в прихожей.
И когда-то это были приятные мелочи, теперь всё — боль.
Ему было некому пожаловаться, что в ресторане пересолили суп, а буфет сегодня не работал, поэтому булочек он не купил. Ему больше не для кого было покупать дурацкие булочки. Не с кем поделиться, что место на парковке у банка заняли, и ему пришлось идти два квартала пешком. Некому сказать: помнишь тот ролик, так вот к нему вышло продолжение. Некому отправить смешной мем. Не с кем послушать новую песню. Некуда прийти и сказать: