И никаких проблем с мамой. Мне не о чем с ней спорить. Нет сил разводить дрязги. Нет желания выяснять отношения. Некогда перевешивать по-своему шторы. Постирала — спасибо, перегладила — прекрасно. Пожарила рыбу без вытяжки — отличное решение. Вообще всё устраивает. Дайте только лечь, поднять повыше гудящие ноги, и я прощу всё.
Вообще, я должна была выходить два через два, но работать, правда, было некому, и я работала сколько могла. За первый стол, то есть к покупателям, пока вставала редко — разбирала товар, читала инструкции, запоминала названия новых препаратов, училась работать на кассе.
Мне словно снова было двадцать, я была такой же неумехой, с той лишь разницей, что мне не выдали новую спину, новые ноги и новые мозги. Мои отчаянно скрипели, но я старалась.
Моей любимой шуткой теперь была шутка про работу:
— Чем занимаешься?
— Работаю.
— А ещё?
— В смысле «ещё»?
Иногда хотелось плакать от усталости, иногда рыдать от бессилия, иногда всё бросить — да пошло оно всё! Но я каждое утро вставала, готовила детям завтрак и к восьми утра тащилась на работу, за редким исключением выходных, которые, конечно, иногда брала.
Сегодня был именно такой день. Выходной. Даже два. Завтра тоже.
Мы собрались провести его с детьми. Погулять, посидеть в кафе, девчонки просились в книжный, я обещала им с первой зарплаты накупить книг. Нас ждал запойный марафон в «Подписных изданиях» — первая зарплата лежала у меня на карточке, а вечером я ехала на встречу с одногруппниками — Баженов всё же организовал встречу.
И, можно сказать, мы справились — уставшие, но счастливые тащились с девчонками из «Подписных изданий» через Фонтанку по Аничковому мосту, когда я случайно подняла голову и увидела его у ограждения, рядом с одних из коней.
Господин Лугачёв собственной персоной.
Хоть мы и не встречались — директор «Кнопика» не снизошёл до личной встречи — но я его узнала. Во-первых, дважды съездила в его сраный ремонтный салон, и один раз даже проследила за ним до стоянки, во-вторых, конечно, полазила в его социальных сетях. Я бы узнала этого мудака в любой толпе, а здесь он стоял с дамой и разговаривал по телефону.
— Подождите-ка меня, дети, — поставила я на гранит мостовой сумку с книгами. — Я сейчас.
И уверенно подошла к засранцу.
— Артур Николаевич? — обратилась я, когда он закончил разговор.
— Да. Чем могу?.. — осмотрел он меня с любопытством.
— О, мы не знакомы лично, но вы меня знаете, — достала я свой телефон. — Сейчас.
Написала ему «Привет!» и аппарат в его руке блякнул сообщением. Он открыл.
Изменился в лице. Уголок рта брезгливо дёрнулся, а в глазах появилось столько презрения, что прям холодком потянуло не от реки, а от него.
— Вижу, узнали, — улыбнулась я. — Польщена.
— И чего вы хотите? — сунул он в карман короткой куртки телефон. — Я всё вам сказал.
— Да так, ничего особенного. Просто посмотреть вам в глаза. Дело ведь не в деньгах, Артур Николаевич. Дело в том, что в вашем ремонте сломали ноутбук моей дочери и даже не извинились. Уничтожили фотографии, которые были ей дороги. Важные файлы, что она бережно собирала и хранила. Оболгали детей, якобы они сами виноваты. Мой ребёнок плакал, стоя в вашем салоне, обиженный, униженный и несчастный по вашей вине, а вам было всё равно.
— Не преувеличивайте. Дети часто плачут, — усмехнулся он.
Его девушка поёжилась от холода и сделала нетерпеливое движение.
Лугачёв обернулся, давая ей понять, что это ненадолго.
— Мне с вами не о чем разговаривать, — бросил он мне. — Я уже всё сказал. Можете подать на меня в суд.
Развернулся к девушке, и это стало его ошибкой.
Зато моей удачей.
Я выхватила телефон, что так опрометчиво торчал из его кармана.
— На вашем телефоне, наверное, тоже много важных для вас вещей, правда? — зажала я в руке его дорогущий аппарат и вытянула руку за перила, над водой.
— Что вы?.. — округлил он глаза, когда до него дошло, чем он рискует. — Не вздумайте этого делать. Я…
— Что вы? — усмехнулась я. — Знаете, я тут читала, один дед убил врача. Одиннадцать лет переживал из-за того, что как-то пришёл всего лишь перевязать палец, а врач ему нагрубил и заставил снять тюбетейку. И через одиннадцать лет дед пришёл и его убил, потому что тот даже не извинился.
— Чего вы хотите? — наступал он угрожающе, но я лишь ещё сильнее наклонилась над водой и дальше отставила руку. — Чтобы я извинился?
— Извинился? За что? Вы же не чувствуете себя виноватым. Или всё же чувствуете?
— Ну, наверное, да, мы в чём-то были неправы, — не сводя глаз, смотрел он на мою руку.