Его пальцы медленно скользили по бесчисленным серебристым линиям — памятным знакам давнего трагического происшествия. А когда он принялся массировать ее колено, последние мысли о сопротивлении растаяли как дым. Никто — даже мать и отец — никогда не пытался снять напряжение мышц и разработать распухший сустав. Божественное, восхитительное ощущение.
Он целовал шрамы, и всякий раз, когда ей казалось, что он вот-вот остановится, его пальцы и губы вновь возвращались к ее колену. Каждое свое движение он сопровождал тихими ласковыми словами. Вот к чему привело ее стремление утешить и поддержать его.
Убаюканная нежными прикосновениями, Джорджиана закрыла глаза и с удивлением заметила, как ее постепенно покидает горечь, напряжение, стыд…
Но вдруг…
Вдруг он провел языком по внутренней стороне ее бедра до самого верха и почти коснулся…
Она резко втянула в себя воздух, открыла глаза и попыталась немедленно сдвинуть ноги, несмотря на то, что между ними находился его могучий торс.
— Нет, Джорджиана, лежи спокойно. — Он явно отказывался сдавать позиции.
— Но ты же не собираешься…
— Обязательно, если ты предоставишь мне такую привилегию.
— Но…
— Доверься мне, — прошептал он, пристально глядя на нее сквозь сумрак ночи.
О, она доверила бы ему свою жизнь, не говоря уже о сердце, которое и так давно принадлежало ему!
Джорджиана расслабила ноги, перестала брыкаться и затихла. У нее полыхали щеки, припухшие от недавних слез, бешено колотилось сердце, и она боялась, что просто взорвется от переполнявших ее чувств, как только он прикоснется к ней.
Обдавая горячим дыханием ее бедра, Куинн прильнул ртом к трепещущей плоти и провел по ней языком. Джорджиана выгнулась на мшистой постели.
Терпеливо и непреклонно удерживая ее на месте, он все более требовательно и настойчиво впивался в нежные складки ее лона. Одновременно сильные пальцы гладили ее грудь и слегка пощипывали полукружия сосков.
Пронзительное, граничащее с мукой наслаждение завладело всем ее существом, и она из последних сил сдерживалась, чтобы, как было приказано, «лежать спокойно» под натиском бурных ласк.
Его пальцы, скользнув между бедрами, приблизились к входу в ее лоно, а язык отыскал пик ее чувственности, и она задохнулась от желания.
Он ласкал ее снаружи и внутри, и она уже не владела собой. Ее тело по собственной воле напрягалось и расслаблялось, обретая нечто, чему она не знала названия. Волны экстаза захлестывали ее, раскручивая спираль сладострастного восторга.
Джорджиана замерла, упиваясь каждым мгновением доселе неведомого ей наслаждения.
— О… — выдохнула она в благоговейном трепете. — О, Куинн… — Она закрыла глаза, не желая возвращаться к реальности и понимая, что больше никогда не испытает ничего подобного.
Приподнявшись на локтях и посмотрев на его склоненную голову, Джорджиана провела руками по его мягким волосам и прошептала:
— Куинн, я никогда… — Смущение помешало ей продолжить: — Прошу тебя.
Она мягко потянула его за плечи, побуждая к тому, чтобы он накрыл ее тело своим.
Он лег на нее и принялся неторопливо целовать ее грудь, ей было так уютно в его ястребиных объятиях.
Его лицо почти вплотную приблизилось к ней, и непостижимо глубокие глаза встретились с ее глазами.
— Ты уверена, что хочешь этого? — тихо спросил он, и океанские волны мягким рокотом вторили ему.
Не в силах произнести ни слова, она молча кивнула.
Все вокруг перестало существовать, когда он, стараясь не задевать больное колено, приподнял ее и широко раздвинул ее бедра. Бархатистое и влажное лоно ощутило давление могучей плоти… Он неожиданно замер и снова низко опустил голову.
— Возьми меня. — С замиранием сердца прошептала она. — Пожалуйста, Куинн. Сейчас.
Он внял ее мольбам и одним движением вошел в нее с разрушительной силой.
У нее перехватило дыхание. Мощное властное вторжение повергло ее в шок — оно не имело ничего общего с тем, что происходило с ней в первую и единственную брачную ночь. С ней вообще никогда ничего подобного не происходило.
Это было обжигающее… обладание.
И она с радостью приняла его. Даже острая боль не испугала ее. Боль была для нее ничем, а он — всем на свете. Она хотела его всю жизнь. Он заставил ее почувствовать себя почти красивой и желанной. Отдаваясь ему, она всей душой стремилась хотя бы на время облегчить его внутреннее одиночество.