— И это не принесло тебе ничего хорошего. То, что случилось с тобой, — преступление.
— Нет, Майлз, ты ошибаешься. В этом не было ничьей вины, кроме моей. Я была глупой упрямой девчонкой, твердо намеревавшейся добыть сокола и подарить его.
— Энтони, — продолжил за нее Майлз. — Он всегда был удачлив. Во всяком случае, пока не… Я хотел сказать… — Майлз опять начал путаться в своей обычной манере: — А, черт с ним со всем. Я не очень хорош в светской беседе, Джорджиана. Извини.
Она улыбнулась:
— Нас таких двое. Думаю, именно поэтому ты мне всегда нравился.
Майлз расплылся в сияющей улыбке и громко захохотал:
— Пойдем, Джорджи, посмотрим на соревнование в конюшне. Я готов поставить десять фунтов на то, что моя кобыла победит. Она фаворит.
Они поднимались по склону. Джорджиана молилась, чтобы колено не подвело ее.
— Не знаю, не уверена. Жеребца Розамунды будет сложно одолеть.
— Проклятые сестры, — пробормотал Майлз. Джорджиана рассмеялась.
Конюшня была полностью заполнена всеми вообразимыми животными. Джорджиана чуть не заплакала от радости, увидев своего отца сидящим на почетном месте. Его тонкие седые волосы были напомажены и аккуратно расчесаны.
— Джорджиана, — позвал он своим низким голосом, — садись рядом со мной. Мистер Браун и я разошлись во мнениях по поводу овец. Он предпочитает эту шевиот той саутдаунской. Что думаешь ты?
Но уже через несколько секунд к ней сквозь толпу пробилась мать и сообщила, что кому-то нужно пойти на кухню и позаботиться о лимонаде и эле.
— Джорджиана, его светлость говорил с твоим отцом меньше чем полчаса назад — совсем недолго, конечно — о доме для нас. Он сказал, ты попросила его помощи. О чем ты думала? Мы все собирались переехать в господский дом.
— Нет, мама. Ты хотела этого. Но мне кажется, папа и я — и ты, я надеюсь — были бы гораздо счастливее вдали от постоянной суеты Пенроуза, вызывающего так много воспоминаний. Посмотри, как отцу пошел на пользу отдых, о котором позаботился для него Куинн. И ты всегда хотела жить в домике с окнами, выходящими на море. И… — Она замолчала. Удивительно, но мать ни разу не прервала ее.
— Ты выросла, Джорджиана, — ответила мать тоном, которого Джорджиана никогда от нее не слышала. — Я так рада. Я хотела переехать в господский дом только затем, чтобы окончательно утвердить твои права как вдовы Энтони. Но Куинн уже продемонстрировал — он признает твой титул. Не говоря уже о его чрезмерной щедрости к нам. Если говорить честно, то нас с отцом удерживала здесь только ты.
— О, мама! — Джорджиана кинулась в объятия матери.
— Ну-ну, дочь. Пойдем же. Эта безумная Августина Фелпс требует шампанского, Боже мой.
Кто придумал ее пригласить? Ты помнишь, какова она. Если я не найду домоправительницу и не вернусь сейчас же с бутылкой, она, несомненно, снова начнет визжать. Ну, совершенно как павлин в брачный сезон!
Джорджиана рассмеялась, благодарная матери за ее добродушные шутки.
Они расстались на лестнице, ведущей в подвал, а когда Джорджиана вернулась к гостям, обнаружила Августину Фелпс с вышитой подушкой в руках и Ату с Элизабет и Сарой.
— Ну уж, — оскорбленно произнесла Августина, высоко задрав нос, — если бы я знала, что это не настоящее соревнование, я бы никогда не предложила на суд свою замечательную вышивку. Сама идея дать ребенку высшую награду…
— Я всегда говорила — она не такая, как мы, — прошептала Ата Элизабет.
— Простите, мадам, мне послышалось, или вы только что предположили…
— Возможно, баронесса, вы не знаете, как правильно обращаться к герцогине?
Элизабет с трудом удавалось сохранить серьезное выражение лица.
— Я… — начала баронесса.
— Я никогда не любила баронесс, — фыркнула Ата и повернулась к Саре: — Они недостаточно знатные, чтобы иметь хоть какой-то вес в обществе, но, как это ни забавно, слишком гордые, чтобы общаться с мелкими дворянами.
— Если вы не знали, мой отец был…
— Мадам, — перебила ее Ата, — меня всегда удивляло, почему леди так любят обсуждать свою породистость. Каждый раз почему-то вспоминаю о собаках и лошадях. И кстати, где же барон? — невинно спросила Ата.
Джорджиана едва удержалась от смеха.
Элизабет, если судить по веселым глазам, чувствовала себя так же. Сара же сохраняла спокойное выражение лица, за которое ее все так любили.
Каждый на много миль вокруг знал — невозможный муж Августины преисполнился ужасом перед герцогом Хелстоном, после того как отвратительно повел себя с Розамундой в прошлом году, и Люк обещал убить, а потом расчленить его.