Джорджиана с трудом удержалась от вздоха.
— Джорджиана?
— Да?
— Он не позволял себе никаких… вольностей по отношению к тебе?
Джорджиана не отвела взгляда.
— Все-таки я убью его сама.
— Я не буду обсуждать случившееся, Розамунда. Это был мой выбор.
— Тем маленьким кинжалом, во сне.
— Как будто ты сама не поступила так же с Люком Сент-Обином прошлым летом, когда…
— Там все было совсем по-другому! — перебила ее Розамунда, но тут же замолчала. Мягкая улыбка появилась у нее на губах. — Хотя, возможно, и нет. Но…
Снаружи раздался стук копыт, и через несколько секунд Куинн и Грейс появились в воротах конюшни.
Джорджиана притянула Розамунду ближе:
— Прошу тебя, выведи отсюда под каким-нибудь предлогом Грейс. Мне нужно поговорить с Куинном.
Розамунда подняла брови.
— Пожалуйста… — попросила Джорджиана.
— Хорошо, но только чтобы ты могла задушить его без свидетелей. Иначе я вернусь в течение недели и сделаю это сама.
Джорджиана вошла в ближайшее стойло, делая вид, что собирается осмотреть крепкого, серого в яблоках, охотничьего жеребца, приведенного утром из известных Годолфинских конюшен поблизости. Сладкий аромат люцерны ударил ей в ноздри. Джорджиане нравился этот запах. Он напоминал о весне и поездках по лугам и вдоль берега. Она посмотрела в умные глаза жеребца и ласково погладила его шею. Внимательно осмотрела рану на его ноге.
Женские голоса затихли вдали. Слышалось только тихое фырканье лошадей, мирно жующих овес.
В стойле потемнело, и она поняла, что за ее спиной стоит Куинн.
— Как ты думаешь, заживет?
— Не знаю. Сомневаюсь… Очень жаль. И трех месяцев еще не прошло с тех пор, как я его увидела, — произнесла она, — и тогда я мечтала о возможности купить его для Пенроуза. У него был замечательно легкий шаг.
— Его лягнула другая лошадь? — Куинн вошел в стойло.
— Да, на пастбищах Годолфина.
Длинные тонкие пальцы Куинна бережно ощупали рану.
— Конюх как раз думал, что с ним делать, когда я приехала туда на прошлой неделе искать для тебя охотничьего жеребца, — пояснила она.
— Мистер Браун рассказал мне. — Он встал рядом и наклонился к ней. — Джорджиана… ты всегда ставила нужды окружающих и поместья выше своих собственных. А сама скромно держалась в тени. Полагаю, никто не удосужился хоть раз поблагодарить тебя. — Он сжал ее ладони. — Позволь мне исправить эту ошибку и сказать тебе спасибо.
Ее настолько переполняли беспокойство и смущение из-за того, о чем она хотела ему сообщить, что она высвободила руки и, как обычно, не ответила на комплимент:
— Я подобрала симпатичную гнедую кобылу. Она в следующем стойле, ждет твоего осмотра.
— Да, я знаю. Я уже опробовал ее и решил купить.
— В таком случае я распоряжусь, чтобы этого жеребца забрали.
— Нет…
— Тебе не нужно оставлять его только из-за того, что я его сюда привела. Это бессмысленно. Возможно, если бы он не был так тяжело изувечен, но очевидно… — Она замолчала, когда их ладони случайно встретились на крупе коня, и Джорджиана уронила руки.
— Я уже заплатил за него, Джорджиана, — произнес Куинн глубоким, успокаивающим голосом. — Он остается здесь. Я сам буду заботиться о нем. Я уже почти забыл, какое наслаждение испытывал, ухаживая за животными здесь.
— Я должна тебе кое-что сказать, — быстро проговорила она, пока храбрость не оставила ее. — Я… Я не ношу ребенка. Я, ну, я… уверена.
Наступило молчание. Джорджиана не могла набраться смелости взглянуть ему в лицо. Вместо этого она снова погладила коня по ноге и заставила животное подняться, чтобы изучить стрелку копыта.
— По крайней мере, копыта крепкие. Возможно, если накладывать компресс на…
— Джорджиана, — перебил ее Куинн.
Она продолжала говорить:
—…воспаление дважды в день, со временем он оправится.
Тень накрыла ее, и он оторвал ее руку от жеребца.
— Джорджиана, посмотри на меня.
Она так и сделала.
— Мне жаль, — тихо произнес он.
— Что?
— Мне жаль, что ты не носишь под сердцем ребенка. По его отстраненному лицу невозможно было понять, говорит он правду или нет. Не может же такого быть, чтобы он действительно хотел ребенка от нее.
— Очевидно, ты не веришь мне, — тихо сказал он, — но, видишь ли, дело в том, что я хотел бы однажды иметь ребенка, в которым текла бы моя кровь.
— Я не понимаю. Фэрли…
—…Моя дочь, — твердо произнес он. — Всегда была и всегда будет моей дочерью. Я люблю ее всем своим существом и убью всякого, кто посмеет ее обидеть. Но она не…