Спустя несколько часов Майлз избавил Джорджиану от необходимости выслушивать восторги ее возлюбленной матери. Миссис Уайлд радовалась приближающейся роскошной жизни не менее громко, чем ласточки новому трехъярусному навесу, который Джорджиана установила в саду, дабы избавиться от насекомых.
— Ты уверена, что поездка на лошади не причиняет тебе слишком сильной боли? — спросил Майлз мягко, сопровождая ее к конюшням.
Джорджиана устроилась в дамском седле, перекинув увечную правую ногу через подпорку:
— Я же говорила тебе, я часто езжу на лошадях. Нет нужды беспокоиться. — Ей очень хотелось, чтобы Майлз реже упоминал о ее увечье. Он совершенно не замечал, как это ее раздражает. Поймет ли он когда-нибудь, что она скрывает свою боль, отчаянно желая быть нормальной? Иногда, хотя и очень редко, это ей удавалось.
— Мне всегда нравилось, что ты никогда не жалуешься, Джорджиана, — проговорил он.
— Возможно, ты просто недостаточно хорошо меня знаешь. — Она засмеялась. — Я жалуюсь только по субботам.
— И почему же?
— Чтобы было в чем каяться по воскресеньям.
Он усмехнулся:
— Если тебе больше не в чем каяться, ты совершенно не похожа на мою семью. — Он вскочил на лошадь. — Куда мы направимся?
— На берег? Устроим гонку? Но вначале нужно заключить пари.
Его лицо осветилось:
— Гонка и пари? Очевидно, ты слишком много времени проводила с моей семьей, Джорджиана.
— Возможно, я пытаюсь стать более похожей на членов твоей семьи. — Она пришпорила лошадь.
Он резко остановил лошадь и застенчиво посмотрел на нее:
— Я бы, возможно, был очень рад… или даже я точно был бы рад, если бы… если бы ты была частью моей семьи. — Он залился краской.
Джорджиане никогда не приходилось флиртовать с джентльменами, и на мгновение она замялась. Видимо, Майлз также чувствовал себя неловко. Тем больше он ей нравился.
— Майлз Лэнгдон, уж не предпочел бы ты видеть меня в качестве сестры?
— Боже, нет. У меня достаточно сестер, чтобы обеспечить мне место в Бедламе. — Он направил лошадь к пляжу. — Сестры не приносят ничего, кроме беспокойства. Но я говорил о… Эй, подожди!
Джорджиана перешла на галоп. Так ее меньше трясло — и она избежала его предложения. Она обернулась и крикнула ему:
— Поскольку я весьма уважаю ваших сестер, сэр, ваше наказание, когда я обгоню вас, будет немалым.
Он, смеясь, поравнялся с ней, и они остановились.
— Я молю тебя…
— Нет. Ты уже согласился. Если я одержу победу, ты будешь дарить Розамунде розы каждый день в течение следующих двух недель — такие же, какие ты оставляешь мне.
— Какие розы? — Его лицо приняло смешное совиное выражение.
— Ты отлично знаешь, о каких розах я говорю, но ты можешь продолжать разыгрывать невинность.
— Я никогда не понимал женщин. — Он закатил глаза. — А теперь давай обсудим, что получу я, если одержу победу.
— Никто не может обвинить тебя в скромности. — Она усмехнулась. Прекрасно. Скажи, чего ты хочешь.
— Возможно, и скажу. Проклятие… Джорджиана, я… А, черт с ним. Я бы скорее попросил разрешения поговорить с твоим отцом о том, чего я хочу. — Но непохоже было, будто он действительно хочет так поступить.
Да, подумала она, побледнев, не стоит пытаться флиртовать. Она пришпорила лошадь и, как только ее лошадь коснулась копытами песков Портлевена, перешла на галоп. Стаи лысух, уток и песочников взмыли в небо, на мгновение закрыв ей обзор. Она сидела в дамском седле, скрестив ноги; увечное колено лежало на подпорке, вторая, менее израненная конечность опиралась на переднюю луку седла. Поврежденные мышцы напряглись от боли.
— Джорджиана! Джорджиана! — Голос Майлза с трудом можно было расслышать за свистом ветра.
В Джорджиану как будто вселился демон, и будь она проклята, если не победит Майлза.
Ненормальная. Вот какая она. Абсолютно ненормальная.
Не обращая внимания на боль и наслаждаясь блистающей красотой и острым запахом моря, она на мгновение задумалась: что с ней не так? Почему она бежит от счастья? От возможности забыть и начать все сначала, как собиралась? Она ведет себя неправильно, глупо. Словно попала не в ту колею.
И эта колея приведет ее к гибели…
Джорджиана слегка ослабила поводья, и уже через мгновение вторая лошадь стрелой пролетела мимо. Майлз ликующе крикнул.
В конце изогнутого полумесяцем пляжа он развернулся, его лошадь остановилась перед самой пенящейся кромкой моря.
— Я победил! Я победил! — прокричал Майлз, не сумев сдержаться.