В шесть часов Лида, оставив в реанимационной Валентина Ильича, ушла к себе в ординаторскую. В открытую форточку ветер забрасывал дождевые капли. Влажный, пахнущий прелью, он приятно обдувал горящее лицо. Лида закурила, сняла босоножки и прилегла на диван, подняв ноги на невысокую его спинку. Стопы и голени гудели, Лида прислушивалась к этому приятному гулу, напомнившему вдруг почему-то прогретое солнцем летнее поле. И она представила себе Германа в белой рубахе с закатанными рукавами. Короткие, с проседью, густые волосы его разметаны по лбу — как тогда, на лодке… Лида прикрыла глаза. Вот они вдвоем в тихо и радостно гудящем летнем поле, лежат в теплой пахучей траве, среди цветов… Лида открыла глаза, улыбнулась.
Тот, кто десять часов кряду не отстоял на операции, не побегал вокруг реанимационной койки, не может даже представить себе, как приятно лежать, задрав ноги, подумала Лида. Не может насладиться в полную меру покоем и тишиной. Разве только воевавший солдат?.. Отвоевали они Женю Харитонова? По крайней мере, с сердечной слабостью, кажется, справились. И почка работает отлично. Теперь как будто уже можно надеяться на успех. И каждый отвоеванный час — лишний шанс на полную победу. Какой он все-таки молодец, Федор Родионович!..
В четверть седьмого в ординаторской в очередной раз зазвонил телефон, и Герман, оторвавшись от отчета, взял трубку. Звонили все, непрерывно. Даже Ванечка. На этот раз звонил Кирш.
— Ну, как там у вас дела?
— Пока все в порядке. Ты откуда звонишь?
— Из зала ожидания. Оказывается, на подоконнике тут стоит телефон, за шторой…
— Что у твоих женщин? Как прошла операция?
— Тоже как будто все в порядке. Вера проснулась уже несколько часов назад.
— Приветы передал?
— Нет. Я тут сижу так, без контактов… А почка работает?
— Работает.
— И с сердечной справились?
— Кажется.
— Здорово все-таки получилось, — после небольшой паузы сказал Алексей Павлович.
— А ты, смотрю, совсем уже отошел после родов, — рассмеялся Герман.
Поговорили еще минуты две, потом Герман но пути в палату к Жене Харитонову зашел к Борису. Тот спал. Сестра сидела у окна и кокетничала с милиционером. Кухнюк, уже не такой потусторонне бледный, не отводил от Бориса темных глаз. Заметив Германа, сестра поднялась ему навстречу:
— Все в порядке, Герман Васильевич. Давление и пульс стабильны, повязка промокла незначительно.
Герман кивнул и стал просматривать сестринские записи.
В половине седьмого в палату заглянула санитарка грудного отделения и выдохнула с испугом:
— Скорее!
В реанимационной Лида, присев у изголовья кровати, вставляла Жене в трахею наркозную трубку. Валентин Ильич ритмично надавливал на его грудь — делал закрытый массаж сердца.
— Вы еще здесь… — с облегчением сказал он, увидев Германа. — Остановка сердца.
«Этого можно было ожидать. Такой слабый больной… И сердечно-сосудистая недостаточность в течение многих часов…» — пронеслось в мозгу Германа.
— Торакотомический набор! Перчатки! Быстро!
Грудную клетку они раскрыли за несколько минут. Рана почти не кровоточила. Теплое сердце было неподвижно. Герман начал ритмично сжимать его, забрав в ладонь… Минуту, другую, третью… Массаж оказался эффективен — на сонных артериях Лида улавливала пульсовую волну, — но сердце не запускалось.
— Это конец, — прошептал Валентин Ильич.
Герман зло глянул на него. От безостановочных движений немели пальцы.
— Помассируй! — Герман поднял уставшую кисть.
— Бессмысленно это… — сказал Валентин.
— Меньше болтай! — прикрикнул Герман, снова подводя ладонь под сердце.
Через восемь минут сердце Жени судорожно сжалось. Еще раз, еще… Герман распрямил пальцы. Сердце вяло, неохотно сокращалось. Это была победа, маленькая, сиюминутная, но победа. И что значит — маленькая? Может быть, минута, отвоеванная у смерти, обернется годами жизни?..
14
В палате у Жени Харитонова остались дежурные терапевт и анестезиолог, а члены спецбригады пошли в ординаторскую передохнуть. С ними была начмед. Сидели молча. Лида шмыгала носом, прикладывая время от времени пестрый платок к глазам. Она вдруг расплакалась, как только очутилась в ординаторской. Кобылянская хмуро смотрела в темное окно.