Они вышли уже за черту города. По берегам тянулись перелески, кустарники, кое-где выбегали к воде поселки с пристанями, причалами. Дымила, не вписываясь в этот загородный пейзаж, труба кирпичного завода. Солнце стояло низко. На темнеющей воде взблескивали весла, белели в лодках рубахи.
— Настоящая любовь должна оправдать все, — следуя своей логике, после паузы сказала Лида. — Я вот все время не могу забыть Кухнюка. Бог его знает, что он за человек, но мне почему-то хочется думать, что преступление свое он совершил, движимый любовью, из ревности. И я готова его понять.
— Нет здесь на вас Пети, — усмехнулся Герман.
— А у вас не бывает такого чувства, нет — неудержимого желания так любить, чтобы никаких ограничений, никаких препятствий для этой любви не существовало? Неужели не бывает? Или было?
Герман молча вел катер.
— Я бы за год такого чувства отдала, кажется, всю остальную жизнь.
Герман снова усмехнулся:
— Это возрастное. А Кухнюк просто психопат. — Он не мог признаться даже самому себе, что только сегодня утром думал почти так же, как она. Потому, наверное, и вспомнил в больничном парке то, о чем старался не вспоминать.
— Вы говорите не так, как думаете, — уверенно сказала Лида.
— Почему? — удивился Герман. — Вы не знаете меня.
— Знаю, — тихо возразила она. — Уже знаю.
— Вы, пожалуй, действительно очень самонадеянны, — улыбнулся наконец Герман.
— Это вам Петр Петрович говорил? — рассмеялась Лида. — Но у меня удивительная интуиция! Вы еще убедитесь в этом. — Она достала из куртки сигареты и спички, стала прикуривать, склонившись между колен. — Вам приготовить трубку, мой повелитель? — спросила, глядя на Германа снизу вверх темными смеющимися глазами.
Чувство неловкости в ее присутствии часто охватывало его. В такие минуты хотелось сказать, сделать что-нибудь резкое, чтобы разорвать путы…
— Тогда уж буду требовать все, как в гареме!
— Всему свое время. — Она протянула ему горящую сигарету.
Нет, никак не вырваться!.. От сигареты пахло ее духами.
Сгустились сумерки. Река и берега освещались теперь только розовевшим еще на западе небом. Нерта залаяла с кормы — узнала узкую песчаную отмель, по которой нередко они носились с хозяином взапуски. Отмель, за которой был довольно глубокий проход к самому берегу, к устью ручья, что пересекал «их» полянку.
— Ну, иди, иди, — разрешил Герман, осторожно огибая отмель. — Заварим чай? — спросил он у Лиды.
— С удовольствием! — обрадовалась она. — На костре?
— Естественно.
Нерта прыгнула в воду и через несколько секунд неслась уже по отмели к лесу, влекомая непреодолимым охотничьим инстинктом.
— Не потеряется?
— Нет. Она привыкла к этим местам.
— Это спаниель?
— Вы и о собаках все знаете?
— У нас всегда были собаки. Только не охотничьи.
— Кто же увлекается собаководством, муж?
Она удивленно посмотрела на Германа.
— Да нет, я имела в виду дом моих родителей. Мы с мужем своего дома не создали. — Она сказала об этом так буднично, что Германа даже покоробило. Он не рад был, что задал вопрос, которым хотел как-то защититься от нее. Получилось другое…
Катер ткнулся носом в песок. Герман заглушил мотор, и сразу же упала на землю тишина. Они сидели, вслушиваясь в нее, привыкая. Уже потом ожила всплесками вода, движеньем листьев, трав, редкими голосами птиц — лес, неясными звуками — противоположный берег и дали.
Герман закатал брюки, вылез из лодки в мелкую теплую воду, потащил за капроновый конец лодку к берегу. Однако до него, когда катер уже плотно сел на песок, оставалась еще метра три. Лида в нерешительности стояла у борта. Сняла босоножки.
— Если позволите, я вас перенесу, — предложил Герман. По всему было видно, что это не вызывает у него восторга.
— Об этом я даже не мечтала, — словно не замечая его смущения и недовольства, сказала она.
Он подошел к борту и снял Лидию Антоновну. Она обхватила рукой его шею. «Вот бы увидел кто-нибудь из больничных эту картинку!» — подумал Герман, и ему стало весело. Он посмотрел на Лиду и беззвучно рассмеялся. Он неожиданно потерял себя. Сорокапятилетний немного угрюмый хирург Герман Васильевич остался где-то в прошедшем времени, а тут вдруг появился другой, стоящий по щиколотки в воде, незнакомый ему человек, который смеялся с незнакомой женщиной на руках.