— Это кто такой? — с опаской спросил он у Власова, указав глазами на Женю.
— Сослуживец, — ответил тот. — Кому же здесь еще быть? Которому брат почку отдает.
— А-а, — недоверчиво протянул Тузлеев. — У стал я…
— Ложись на мою родную, — предложил Власов. — Люди, сказывают, хлебом делятся. А я не хуже людей. — Он помог Тузлееву лечь. — Вот так. Потом Герман что-нибудь придумает.
— Вишь, что со мной сделали, — ворчал Тузлеев. — Ну и врачи! Едва не угробили.
— Так ты ж сам напросился, чтоб тебе кровь перелили.
— А что? Не заслужил я, что ли? — обозлился Тузлеев. — Мало я ее пролил за этих же вот докторов!
— Почему же за докторов? — удивился Власов. — Они тоже небось в войну из костей и мяса состояли.
— Ну, за нынешних молодых… И за тебя тоже…
— Брось, сослуживец! Негоже на земле своей родной счеты разводить, — неожиданно серьезно сказал Власов. — Плохо это. Я, может, за эти тихие клены, что под окном, хотел бы жизнь отдать. А ты — за молодых… Жить-то тогда зачем?
— Зачем, затем… — буркнул Тузлеев, закрывая глаза. Ишь ты, пристыдил. Болтун. Вот так все они. Должником еще помирать будешь…
Вошел Борис, с удивлением уставился на старика, лежавшего на власовской койке.
— Здравствуйте.
Тот открыл глаза, глянул на него и снова закрыл.
— Ну, как тебе, старлей, моя напарница? — снова, по-своему, криво улыбался Власов.
— Чудак ты! — рассмеялся Борис и, снята рубаху, пошел к раковине в углу.
— Вот, отец, человек новой формации, — говорил Власов, рассевшись на кровати Бориса. — Пример для нас с тобой и для всего поколения. Человек, готовый все отдать ближнему.
— Ну и дурак, — буркнул Тузлеев. — Оба дураки. Уговорили их врачи.
Женя смотрел на деда, повернув к нему голову и не меняя позы.
— Как раз наоборот, дедушка, — обтираясь, сказал Борис.
— Ну да. Когда б их слушал, так, наверное, давно бы уже… Пятнадцать лет назад они мне операцию предлагали.
— А может, ты бы уже пятнадцать лет инвалидом не был, сослуживец, а? Или неохота уже — не инвалидом?
— Эх-х! Болтун!
— Ну, а в самом деле, сослуживец, какая им корысть тебя оперировать?
— В том-то и беда, что никакой, — оживился Тузлеев. — Не доверяю я этим бессребреникам. Уж тот, кто берет деньги, хоть старается. Плохо сделает — не пойдут к нему. Зубы на полку положит. А так… Вот кровь перелили. Дорогая ведь вещь, да не своя, да без старания. И вот результат: чуть бы еще — и на тот свет спровадила… Нет, я бы лучше деньги заплатил, чтоб быть уверенным.
— В чем же дело? Давай мне деньги, я передам. И будь уверен! — двусмысленно предложил Власов.
— Все болтать бы тебе! — зло сказал Тузлеев, и в этот момент в палату вошел Герман.
— Здравствуйте. О чем ругаетесь?
— Здравствуйте, Герман Васильевич. — Власов поднялся с кровати. — Да вот сослуживец считает, что развращает медицину бесплатная помощь.
— Медицину?!
— Я вот думаю — больных, а он считает — медиков.
Герман удивленно пожал плечами и строго оказал:
— Тузлеев, вам не следовало вставать без разрешения врача.
— Я не могу там лежать, Герман Васильевич. Этот белый, ненормальный, притворяется. Он встать уже может. И смотрит так, того и гляди пришибет.
— Ну что вы, ей-богу!..
— А то. И еще просьба к вам: передайте меня другому врачу. Я ей не доверяю.
Тузлеев медленно сел на койке, свесил ноги. Герман внимательно и долго посмотрел на него, но Тузлеев-то понял, что врач растерялся и подыскивает ответ. Конечно, не на простачка какого-нибудь напали!
— Прасковья Михайловна очень хороший врач, можете мне поверить, Тузлеев. А такие сильные реакции на переливание крови бывают.
Тузлеев снова лег:
— Почему меня из палаты моей перевели?
— Так было надо. Для вашего же блага.
— Ну, а теперь?
— Что теперь?
— Вот я и говорю — что?
— После обхода что-нибудь придумаем. Может быть, дополнительную койку поставим.
С местами на отделении было плохо.
— Я пока полежу здесь?
— Пожалуйста, если Власов не возражает.
— Мне теплее! — заверил Власов.
Герман подошел к Жене:
— Как вы себя чувствуете, Женя?
— Ничего, — вяло ответил тот.