— Все участвуем в операции? — поинтересовался Валентин Ильич.
— Наверное. Окончательно все станет ясно сейчас, на совещании у Федора Родионовича.
— Кстати… — Прасковья Михайловна перестала писать. — Я забыла тебе сказать, Герман: вчера звонил Иван Степанович. Интересовался, почему мы беремся за пересадку почки. По-моему, в негативном тоне…
Герман ничего не ответил.
— Вероятно, какое-нибудь начальство высказало сомнения, — констатировал Алексей Павлович, энергично отодвигая от себя подальше стопки историй болезни. Он направился к телефону, но, когда уже брался за трубку, раздался звонок.
— Гонората, — представился Кирш. — Лидия Антоновна, не морочьте мне голову… А я знал, что это ты звонишь… Чутье… Дочь, конечно… Ладно, ладно… Вас, Герман Васильевич. — Он протянул через стол трубку Герману.
— Да.
— Герман Васильевич?
— Да.
— Я уже ухожу. Возьму билеты и буду ждать около семи у «Экрана».
Он представил себе ее взволнованное, как нынче в ординаторской, лицо. Напряженное, ждущее и вместе с тем требовательное.
— А вас не будет на совещании у Федора Родионовича? — спросил Герман.
— Насчет пересадки?
— Да.
— Генерал рядовых не звал, но мне сказали, что я стою на реципиенте.
— Ясно, — произнес Герман.
Она рассмеялась.
— Я-то здесь одна.
— Понятно.
— Ну, так не забудь, пожалуйста: жду! — И, прежде чем он успел ответить, она повесила трубку.
Федор Родионович пригласил к себе заведующих отделениями, имевших отношение к пересадке: Германа, Петра Петровича и Серафиму Ивановну. Когда они вошли в кабинет, там уже был доцент Ардаров. Раиль Фуатович занимался вопросами трансплантации почки, и около года назад они с Федором Родионовичем пересадили одному больному трупную почку, но это не спасло больного. Ардарову нельзя было отказать в энергичности. Его усилиями была организована и больнице лаборатория гемодиализа — «искусственная почка», которая успешно, хотя и не очень еще широко подключалась у тяжелых почечных больных. Доцент настойчиво пытался заинтересовать Федора Родионовича этой проблемой и, несомненно, достиг здесь многого: профессор видел уже в сочетании искусственной почки с пересадкой перспективный путь для практической медицины. Именно практической! Никакими теоретическими, даже, казалось бы, интересными вопросами Федора Родионовича в последние годы было уже не занять. Он нервно стучал бледными пальцами по столу и говорил: «Ближе к больному, ближе к больному! Мы — не научно-исследовательский институт». Старые его сотрудники удивленно пожимали плечами.
Совещание оказалось коротким. Федор Родионович предложил составы операционных бригад, конспективно изложил план синхронной операции, спросил:
— Кого предлагаете диспетчером?
Герман предложил Кирша.
— Здесь нужен очень расторопный и толковый человек, — заметил Федор Родионович.
Герман кивнул.
— Хорошо, — согласился профессор. — Пришлите его ко мне. — Помолчав, Федор Родионович сухо заключил — Работать спокойно и не торопясь. Еще раз продумайте все. До свидания.
11
До назначенного часа было еще много времени, но Лида уже волновалась. Почему? Может не прийти? Наверное, может. Но дело даже не в этом. После короткого разговора в ординаторской это первое свидание наполнялось особым значением и смыслом.
Лида собирала Коленьку в гости. У одного из приятелей мужа сын был Коленькиным ровесником, и они неизменно бывали друг у друга на днях рождения. Чаще всего их сопровождали бабушки (вот и сегодня шла с Коленькой Лидина мать), потому что отцы летом были обычно в поле, а матери так и не подружились. Вообще в небольшую компанию мужниных друзей Лида как-то не вписалась.
Один из этих друзей, тот, к сыну которого она сейчас собирала Коленьку, был чрезвычайно общительный геолог, считавший, вероятно, себя неотразимым и настойчиво, почти до неприличия ухаживавший в подпитии за Лидой. Все бы ничего, когда б не испытывала она к нему чувства неприязни.
Другой приятель мужа, еще школьный, очкастый и бледный, вечный юноша-старичок, окончивший исторический факультет, не мог говорить ни о чем, кроме «текущей политики», а получалось это так скучно, что у Лиды начинало ломить скулы. И от жены его Лиде становилось тоскливо, от умного поблескивания ее круглых очков (муж шутя называл эту пару «четыре стеклышка»), от редких и очень значительных ее фраз, вставляемых в монологи мужа.
Трех этих друзей объединяло страстное увлечение преферансом. В последние два года и с друзьями мужа Лида виделась только в те дни, когда играли у них дома. Вместе они почти никуда не ходили.