А потом, как на духу, выкладывали гвардии подполковнику все про себя. Тогда-то, с легкой руки командира, Климова стали называть Колобком.
— Ты что же такой маленький уродился? Ну прямо колобок! — улыбаясь, сказал Алфей Афанасьевич, когда настала очередь «исповедоваться» Валерию. — Куда же я тебя поставлю, скажи на милость, а?
— К пушке! — У Климова на этот счет сомнений не было.
— У нас пушек нет, — поправил его Савельев. — Говорят «орудие» или «гаубица». Боюсь, орудийным номером трудновато тебе будет. Силенок не хватит.
— Еще как хватит! — под добродушный смех товарищей воскликнул Климов, не сумев скрыть слезы в голосе.
— Ну-ну, только без этого. Артиллеристы — настоящие мужчины, — сказал командир. — Если так рвешься к орудию, иди! Но предупреждаю: будет очень нелегко. И не стесняйся сказать, если не получится. Найдем что-нибудь другое. Специальностей-то у нас хватает…
Маленький рост всю жизнь мучил Климова. Чего только ни делал он, чтобы вырасти еще хоть на несколько сантиметров: глотал какие-то таблетки, пил горчайшие микстуры из трав, но ничего не помогало! И когда настало время идти в армию, он страшно переживал, боясь, что вдруг его забракуют, не возьмут из-за роста. У них на Брянщине парень за мужика не считался, если не отслужил. И сейчас, когда, вопреки всем его страхам, его мечта осуществилась, он готов был доказать, что ему по плечу любая работа.
Командир, видимо, заметил упрямый вызов во взгляде Климова, потому что одобрительно улыбнулся первогодку. А Климову тогда показалось, что батя знает о нем больше, чем он рассказал, чуть ли не мысли его читает. Он не знал, что на его лице было написано все, что он так старательно прятал в душе, и увидеть это ни для кого не составляло большого труда.
Первая неделя занятий в составе орудийного расчета закончилась для Климова очень неудачно. Не сдержал он обещания, данного гвардии подполковнику. Сил, чтобы справиться с обязанностями орудийного номера, у него и впрямь не хватало. Тяжеловаты оказались гаубичные снаряды. Один-два подать — куда ни шло. А на тренировках учебную болванку, заменяющую снаряд, надо было покидать десятки раз. Хотя он и старался не подавать виду, что устает, скоро стало ясно, что долго так продолжаться не может. К отбою он еле держался на ногах, засыпал молниеносно, а по утрам его тело так ломило, что любое движение причиняло боль. И сержант, командир орудия, видя, как Климов до крови закусывает губы, однажды не выдержал:
— Не хочу я за тебя отвечать, Колобок. Упрямство хорошо, когда оно разумно. Надорвешь пупок, спишут тебя из армии. Хлипкий ты, Климов, для снарядного. Просись-ка в связисты — не прогадаешь. Все равно артиллерия. Зато полегче.
Сержанту-то что: ему надо, чтобы расчет в норматив укладывался, быстро готовил орудие к бою, положенную скорость стрельбы обеспечивал. А каково было Климову, только он один и знал. Ведь он уже и домой написал, что при орудии состоит. И теперь он всю ночь проворочался без сна, сокрушаясь, что так нескладно у него получилось. Но утром сам подошел к гвардии капитану Викторову и попросил перевести из расчета. Командир батареи не стал напоминать, что и он тоже предупреждал о таком исходе, поняв, чего стоила солдату эта просьба.
— Не расстраивайтесь, Климов, — успокоил он первогодка, — похлопочу перед командиром дивизиона. Жаль, что у меня все штаты заполнены, а то бы я не отпустил вас из батареи. Кажется, во взводе управления есть свободная единица, попрошу, чтобы вас туда перевели. Хорошо?
И вот уже год, как он служит связистом. Ох и попотел же он! Не меньше, чем в орудийном расчете. Телеграфный ключ никак не хотел подчиняться огрубевшим от плотницкой работы пальцам. А каково было разбираться в хитросплетениях схем радиостанции, хотя он и закончил десять классов? И если он ни разу не поддался отчаянию, то лишь потому, что подполковник Савельев как-то вовремя, точно только тем и занимался, что наблюдал за ним, интересовался его делами, подбадривал.
— Ну, как служба идет, Климов? — спрашивая он при встречах. — Труден хлеб солдатский, а? Круто по́том посолен? Значит, честно заработан. Погоди, еще сладким покажется. Втянешься, легче будет.
— Ничего, мы, Климовы, к работе привычные, — стараясь ответить посолиднее, говорил связист, которого трогали забота и внимание бати.