— Ну, коли так, держи фамильную марку, гвардеец!
Нет, сейчас Климов совсем не жалеет, что так вышло. Должность ему выпала очень даже ответственная. Ведь это он, гвардии рядовой Климов, каждую стрельбу, повторяя за подполковником Савельевым приказ, командует дивизиону: «Огонь!» И вслед за тем где-то за спиной, на далеких огневых позициях, чуть слышно ухают гаубицы, а через мгновение снаряды с сухим Шелестом проносятся над КНП и крушат мишени, изображающие врага.
Находясь постоянно рядом с командиром дивизиона, Климов хорошо изучил его, понял, что за внешней суровостью бати скрывается чуткая и добрая душа. Савельев стал для него кумиром, и зимняя неудача дивизиона, последовавшие за ней болезнь подполковника и его увольнение из армии намного поубавили жизнерадостность Климова. Связь этих трех событий казалась ему случайной уже хотя бы потому, что в мае дивизион получил за стрельбы отличную оценку. Он сам был свидетелем, как похвалил их командующий округом, наблюдавший за стрельбой. Рослый, плечистый генерал-полковник, снимая со своей руки часы и вручая их подполковнику Савельеву, довольно рокотнул:
— Поздравляю! Есть еще порох в пороховницах у старой гвардии! Слышал, увольняетесь в запас? Не поторопились?
— Нет, товарищ генерал. И срок вышел, и сердце начинает пошаливать. Да и молодым уже пора дорогу уступить. Подпирают.
— А вы уже и поддались? — улыбнулся командующий. — Какой уступчивый! Впрочем, шучу, вам виднее. Но откровенно говорю: порадовали меня стрельбой своей. Всем, кто отличился, объявите от моего имени благодарность.
Какой-то полковник подошел к командующему и что-то негромко сказал ему на ухо. Но генерал сердито отмахнулся. И, прощаясь с Савельевым, сказал тепло:
— А с сердцем не шутите, лечитесь как следует. Нам, фронтовикам, война здоровье подорвала, а врачевать себя времени не находим. И напрасно!
Климов тогда догадался, что полковник напомнил командующему о той зимней «тройке». Правильно, что генерал не стал его слушать, всякое бывает. Конь вон о четырех, копытах и то спотыкается. А вот при чем тут то, что кто-то подпирает? Этого Климов понять не мог. Видно же, что батя без особой охоты увольняется! И Климов заранее настроился против нового командира, который, как ему казалось, если не прямо, так косвенно «подпирал» подполковника Савельева. Антипатия еще больше окрепла, когда Климов увидел молодого, стройного, подтянутого майора рядом с батей. Сравнение было не в пользу Савельева, и именно это лишало Климова объективности. Сразу стали заметны и возраст командира, и нездоровый цвет его лица, и мешковато сидящая на нем форма. Впервые к чувству восхищения, которое всегда и несмотря ни на что испытывал Климов к командиру дивизиона, примешалась жалость.
Конечно, он понимал, что командиров не выбирают, и старался найти схожие черты у майора и бати. Их было мало. И дело вовсе не в том, что майор Антоненко одернул его за неуставный ответ. Нет, здесь все правильно: много в нем мальчишеского, за год службы не приобрел еще он солидности — это ему все говорят. От избытка готовности выполнить любое поручение командира так получается.
А вот обидно за прапорщика Песню, которого он так же любил, как подполковника Савельева. Такая биография! И вот тебе на́: Песне достается от нового командира за то, что он не позволил этому мямле Позднякову сломать тягач! Нет, батя добрее. Если уж прапорщик Песня плох…
— Климов, как там наши «сюрпризы»? — Голос командира дивизиона оторвал связиста от его раздумий. — Готовы? Боюсь, — обращаясь уже к майору Антоненко так, словно и не было их спора на привале, сказал он, — как бы не заскучали гвардейцы. Развезет их от жары, а впереди еще работа. Изобразим-ка сейчас газы, встряхнем, чтобы не спалось!
— А какой смысл от этих вводных? — возразил майор Антоненко. — Потом ведь все равно задремлют по новой. Да еще крепче, чем раньше, уверенные, что больше «сюрпризов» не будет.
— Ну уж нет! У нас тут целый арсенал их, верно, Климов? Можем что угодно, любую вводную сыграть. А смысл есть. Не люблю, чтобы на марше одни водители работали, а орудийные расчеты пассажирами ехали. Ведь в настоящей обстановке противник не раз проверил бы нашу бдительность, попытался бы сорвать марш. Вот и пусть гвардейцы учатся быть настороже. Учения — тот же бой. Позвала тревога — покой из души вон, пока последний автомат в пирамиду не поставлен. Сейчас они в противогазах немного проедут, потренируются. Потом, если время позволит, еще что-нибудь сотворим.
— Это все игра, Алфей Афанасьевич, — небрежно сказал майор Антоненко. — Будет настоящий бой, будет и отношение к нему боевое.