— Возможно, — неопределенно ответил капитан.
Маюров поежился от ночной прохлады. Вспомнились и молчаливый, ласковоглазый Жамбалын, и его младший брат Дамдиндорж, командир взвода в том же эскадроне. Вспомнилось, как они знакомились. Веселый белозубый Дамдиндорж, назвав свое имя, с улыбкой сказал по-русски:
— Все равно не выговоришь, зови меня просто нохур. Это значит — товарищ, друг.
Дамдиндорж говорил охотно, словно радуясь своему довольно чистому русскому произношению. Оказалось, они с братом родом из Баян-Улэгэйского аймака, куда выходит наш Чуйский тракт. Маюров сказал, что до войны жил в Бийске — на другом конце тракта, и Дамдиндорж радостно воскликнул:
— Так мы же соседи! Шестьсот километров — не расстояние. Приезжай после войны к нам в Улэгэй пить чай…
Вспомнив сейчас об этом приглашении, Маюров тревожно подумал: «Можно и не дожить до чая».
Монгольская часть стояла у границы, в двух километрах от советского артполка, и артиллеристы иногда ходили к цирикам в гости, сами приглашали их к себе то в кино, то на спортивные состязания. Маюров был чемпионом гарнизона по штыковому бою, и Дамдиндоржу захотелось помериться с ним силой и ловкостью. Но на очередных состязаниях скрестить штыки им не удалось. В тот день Маюров получил весть о гибели под Витебском отца. Дамдиндорж воспринял ее как личное горе, не отходил от своего русского друга ни на шаг, был непривычно молчалив.
…Командир дивизиона пригласил офицеров сесть, осветил фонариком все тот же нижний угол карты, и Маюров различил начертание позиций окруженного эскадрона. Задача предстояла вроде бы простая: обеспечить огнем батарей прорыв окруженных. Но это лишь кажется, что она простая. Цели неизвестны, о расположении окруженного монгольского эскадрона известно лишь приблизительно. Нужен хороший наблюдательный пункт для корректирования огня…
В луче карманного фонаря на карте пестрело множество высот и высоток, но годилась, пожалуй, лишь особо стоящая высота Круглая. Однако в полку не знали, кем занята Круглая — своими или противником.
— Придется рискнуть, — сказал командир вставая. — Иного выхода не вижу. Без Круглой не обойтись.
Маюров тоже вскочил, снизу вверх посмотрел в лицо высокому капитану, помолчал и отчетливо произнес:
— Если надо, значит — надо.
Он был в пути уже через несколько минут. Стало еще темнее. Небо усыпали яркие звезды. На севере над степью висел отчетливый ковш Большой Медведицы, выше мерцала Полярная звезда — идти надо в противоположную сторону, на юг.
Чем дальше уходили от своего дивизиона, миновав посты охранения, тем ниже пригибались к земле, вслушиваясь в каждый ночной шорох. Впереди — ефрейтор Кустов, разведчик. Кустов шел неровно — то ускорял шаг, то еле двигался, а то и вовсе останавливался, припадал к сухой траве, долго всматривался в темноту. Сразу за лейтенантом катился ноликом «снайпер эфира» — маленький, верткий радист Абашкин с рацией за спиной. Этот непоседливый, беспокойный солдат был до самозабвения влюблен в свою походную радиостанцию, никогда, даже на отдыхе, не расставался с нею, очищал от каждой пылинки и берег пуще глаза. Батарейцы добродушно называли его однолюбом. Кустов шутя говорил, что Абашкин на фронте семейственность разводит, повенчавшись с рацией.
Лейтенант Маюров шел осторожно, неподвластная ему тревога все глубже проникала в душу. Временами он был уверен в том, что высота Круглая занята самураями и трагедии не миновать. Противник, конечно же, попытается взять их живыми — ему нужны «языки». Все что угодно — только не это! С ним опытные бойцы, они не дадутся в руки живыми. Эта мысль успокаивала, а тревога за судьбу монгольского эскадрона толкала вперед, заставляла спешить. До рассвета надо выбрать хороший НП. Иначе… Воображение мгновенно нарисовало огненный смерч минных взрывов, перекрещенные трассы вражеских пулеметных очередей, окровавленное лицо Дамдиндоржа…
Высота оказалась никем не занятой, они забрались на нее перед рассветом. На скате вырыли глубокий окоп с местом для укрытия рации, установили стереотрубу, наладили связь.
Светало. Маюров наконец различил в продолговатой низине серые шевелящиеся пятна, похожие на скопления японской пехоты. С востока по долине ползли какие-то точки. Может быть, артиллерия? Вот точки стали расползаться, и опытным глазом артиллериста Маюров определил, что орудия врага занимают огневые позиции, чтобы начать — почти в упор — расстреливать эскадрон. Пехота довершит разгром…
— Связь?.. — сдерживая дрожь голоса, потребовал Маюров.
Абашкин быстро установил радиосвязь с командным пунктом.
— Принимайте команду, принимайте команду, — повторил он и выжидающе смолк.
Не отрываясь от стереотрубы, Маюров передал целеуказание… В мутном небе прошелестел снаряд и гулко разорвался на гребне, левее долины. Между предполагаемыми позициями эскадрона и серыми пятнами взметнулся вверх черный фонтан земли и дыма.
— Правее ноль-ноль-пять. Прицел сто двадцать, — срывающимся голосом внес поправку Маюров, видя в стереотрубу, как расползаются в стороны серые пятна и исчезают в складках местности, как суетливо задвигались артиллерийские запряжки.
Батарейная очередь накрыла цель. Вместе с комьями земли в воздух взметнулись обломки, повалил черный дым.
— Четыре снаряда, беглым!.. — звонко крикнул лейтенант, отчаянно радуясь точности своего глазомера и мощи огня родной батареи. Лишь теперь он отер ладонью мокрый лоб.
Долину стало заволакивать бурым дымом. В нем копошились люди, артиллерийские запряжки. На бугор вынеслись перепуганные лошади и помчались на восток. В дыму и пыли вспыхнул слепящий взрыв — видно, сдетонировали вражеские снаряды. Маюров глянул в центр всхолмленной долины, где, по его предположению, окопались монгольские цирики, яростно крикнул:
— Держись, Дамдиндорж, держись, нохур!..
Абашкин горбился над своей рацией, ничего не видя и не слыша, кроме нее. Кустов переползал от восточного склона высоты к западному: он следил за врагом. Маюров подавал все новые и новые команды, жадно наблюдая в стереотрубу за разрывами снарядов. Вдали показалась колонна автомашин. Маюров начал рассчитывать поправку, чтобы перенести огонь туда. Неожиданно к нему подполз Кустов, тревожно крикнул:
— Нас окружают!..
Лейтенант высунулся из окопа, оглядел восточный склон и заметил у подножия неприятельских солдат. Они спешили с винтовками наперевес к вершине высоты. Маюров этого ждал. Противник должен был догадаться, что поблизости находится корректировщик, и попытаться уничтожить его. Только лейтенант не предполагал, что обнаружат их так рано. Или самураи обшаривают сразу все подозрительные высоты?..
— Задержите их! — крикнул он Кустову и кинулся к стереотрубе: вражеские артиллеристы вышли из-под огня, и надо было передать на огневые позиции поправку. Он подал команду и не услышал голоса радиста. Обернувшись, увидел испуганное лицо Абашкина.
— Рация забарахлила, — пролепетал тот растерянно.
— Что?! — вскинулся Маюров. — Да ты понимаешь?..
Абашкин, не поднимая больше головы, торопливо копался в рации. Сзади трещал автомат Кустова. Лейтенант метнулся к радисту. И вдруг:
— Работает! Работает!.. Есть связь!
Маюров передал в дивизион новую команду, кинулся к стереотрубе, чтобы проследить разрывы снарядов, и опять услышал хриплый голос Кустова:
— Они совсем близко… У меня кончились патроны. Дайте ваш автомат.
Схватив автомат, ефрейтор выполз на бруствер, послал две короткие очереди и тут же бросился к западному склону: там, за низкорослыми кустами шиповника, промелькнула японская каскетка. Значит, враг появился и с другой стороны… Разведчик лежа, отвалясь на бок, метнул вниз гранату. Вверх полетели комья земли, иссеченные прутья кустарника. Снизу захлопали винтовочные выстрелы, враг, видно, залег.
Теперь Кустов бросился к восточному склону. Приподнявшись, он тут же и присел, вобрав голову в плечи. И по этому движению его лейтенант, передававший целеуказания, догадался, что враг рядом.