Сейчас в этой самой комнате на операционном столе раскинулся Фил Розен. Он спал под действием наркоза, а доктор Гамильтон тщательно обрабатывал ужасную рваную рану в животе. Джонни наблюдал за происходящим, стоя в ногах. Губы его сжались в тонкую линию, взгляд оставался непроницаемым. Он все ещё был в перемазанной кровью куртке, на лице и руках тоже засохли бурые потеки.
В конце концов ситуация стала для него невыносимой, и он отправился к умывальнику в углу. Снял куртку, бросил её на пол и посмотрел на свое отражение в зеркале. Вид у него был усталый, больной и дикий. Он взял мыло и тщательно намылил лицо и руки.
Вытирая потом руки бумажным полотенцем, Джонни рассеянно смотрел в окно. Уже светало. Он поднял с пола куртку, сложил её и скатал в плотный ком.
- Знаете, парень нуждается в срочной госпитализации, - заявил доктор Гамильтон за его спиной.
Джонни повернулся к нему. Врач кончил зашивать рану и теперь накладывал на неё временную повязку.
- Если бы я думал, что так будет лучше для него, я бы отвез его в больницу. Однако я привез его сюда. Он выкарабкается?
- Кто знает?
- Вам полагалось бы знать.
- Полагалось бы? Но я не знаю, - возмутился доктор Гамильтон, готовя шприц для инъекций. - Пока не знаю.
- А когда будете знать?
- Убирайтесь отсюда! Оставьте мне ваш телефон. Я позвоню, как только что-то переменится. В любую сторону.
Джонни смотрел, как доктор ввел иглу в руку Фила.
- Не нужно никакого номера. Я побуду в соседней комнате.
Он унес в приемную свернутую в ком куртку и устроился там на диване. Джонни курил, смотрел сквозь дым на стену, обшитую деревянными панелями, и думал о той заразе, которую, казалось, сеял вокруг себя, губя всех, кто подходил слишком близко.
Он вспомнил старика, который воспитал его, и которого безжалостно убили. Вспомнил дочь старика и её самоубийство. Подумал обо всем, что пришлось вынести его жене. И о ребенке, который умер, не успев родиться.
И вот теперь Фил Розен - двадцатилетний паренек, которому, вполне возможно, не суждено дожить до зрелости.
Он думал о Лауре Бриль. Уже давно они проводили вместе все ночи, когда он оказывался в Филадельфии. До сих пор им просто было хорошо вдвоем; однако если так будет продолжаться, начнутся и другие чувства. Так что пришла пора расстаться. Он просто-напросто объявит, что уезжает из города, и сменит гостиницу.
Настало время избегать тесных отношений с кем бы то ни было; и настало навсегда.
Сигарета внезапно обожгла пальцы. Он опустил глаза и увидел, что от неё остался только крохотный окурок. Она сгорела; длинный столбик пепла упал на его брюки, как раз на колено. Джонни раздавил окурок, стряхнул с пепел и снова уставился в стену.
Теперь лучи солнца заливали всю комнату. Что он задремал на диване, Джонни понял лишь тогда, когда, раскрыв глаза, увидел стоявшего перед ним доктора Гамильтона. Тот раздраженно бурчал:
- Еще раз говорю вам: думаю, он поправится. Но на это нужно время. И немалое. Но все-таки он выживет. Если не будет непредвиденных осложнений.
- Мне всегда нравилось это выражение, - заметил Джонни. - Благодаря ему вы, медики, освобождаете себя от всякой ответственности.
Такая мысль вряд ли могла смягчить раздражение доктора Гамильтона.
- Он все ещё не пришел в себя. Но если вы хотите его видеть...
- Нет, не хочу.
Джонни поднялся с дивана и потянулся. У него болела спина, ноги словно налились свинцом, кровь едва текла по жилам.
- Нужно немедленно его отсюда увезти, - заявил доктор Гамильтон. - Я буду ежедневно навещать его. Но здесь он оставаться не может.
- У него есть семья. Любящая мать и две сестры. Позвоните Фрэнку Беллу и договоритесь с ним, чтобы парня от вас забрали. Скажите, я прошу его помочь. Я перед парнем в долгу.
- Кстати, о долге. Как насчет моего гонорара?
- Насколько он будет велик?
- Пятьсот. Поверьте мне, это недорого. Если принять во внимание...
- При себе у меня таких денег нет. Но заплатить я в состоянии. Можете убедиться в этом, спросив у Фрэнка Белла.
- Именно так я и намерен сделать, - буркнул доктор Гамильтон ему вслед.
Джонни остановил "мустанг" на обочине, где в поле зрения не было ни единого дома, ни единой машины. Он вышел, отсосал из бака немного бензина и вылил его на измазанную кровью куртку. Потом отнес её подальше от дороги и там поджег. Пока одежда горела, он осмотрел свой револьвер. В том месте, где рикошетировала пуля Лу, осталась метка, однако сам револьвер уцелел и годился в дело.
Другое оружие - маленький автоматический пистолет Фила Розена - Джонни отнес к зарослям дикого шиповника, где под одним из кустов вырыл ямку. Затем он протер пистолет землей, чтобы удалить отпечатки пальцев, бросил его в ямку и присыпал землей. Потом вернулся к догоревшей куртке, разбросал оставшийся от неё пепел, вновь сел в "мустанг" и покатил в Филадельфию.
Время шло к вечеру, когда Джонни закрыл за собой дверь номера в гостинице и запер её на ключ. У него звонил телефон. Джонни снял трубку и услыхал жесткий и негодующий голос Бена Корнгольда.
- Ну, что же, черт возьми, произошло?!
- Товара нет, - вздохнул Джонни. - Дело не выгорело.
- И все равно ты мог бы позвонить, чтобы я был в курсе. Я полночи тебя прождал, засранец!
- Какая жалость, - вяло хмыкнул Джонни. - У меня тоже ночка выдалась на славу.
Он бросил трубку, задвинул шторы и швырнул револьвер на стул возле кровати. Потом разделся, прошел в ванную и принял хороший горячий душ.
Весь день он ничего не ел, если не считать гамбургера в придорожной забегаловке. Однако голода не ощущал. Все, чего ему хотелось, - это спать.
Сквозь шторы пробивался свет; однако это едва ли могло помешать ему уснуть, учитывая, как он измотался. И в самом деле, не обращая внимания на заходящее солнце, всего через несколько секунд он уже спал глубоким сном.
Проснулся он от стука в дверь. Была глубокая ночь. Он сел, спустил ноги на коврик и стал нащупывать свой револьвер.
В дверь снова застучали.
Джонни включил ночник и проворчал:
- Ну, кто там еще?
- Это Фрэнк, Джонни, - ответил голос за дверью.
Голос и в самом деле был похож на голос Фрэнка.
Джонни натянул трусы, поднялся и пошел к двери. В правой руке, опущенной вдоль тела, он по-прежнему сжимал свой револьвер. И дверь открыл левой.
Вошел Фрэнк Белл с двумя головорезами.
Одним был здоровенный тип по кличке Бегемот, другим - малыш по имени Каджиано. Бегемот состоял из одних мускулов. У Каджиано малый рост компенсировало наличие "люгера" и репутация человека, знающего, как с ним обращаться. Сейчас "люгера" не было видно, однако тот, несомненно, был под рукой - без своего оружия Каджиано гроша ломаного не стоил.
Бегемот закрыл дверь и прислонился к стене. Все трое глядели на Джонни.
- Что означает пушка у тебя в руке? - спросил Фрэнк Белл.
Взгляд его был не столь дружелюбен, как обычно. В то же время он не был и враждебным. Фрэнк ограничивался тем, что с задумчивым видом изучал Джонни.
- Я спал, - буркнул Джонни, - и не ждал никаких гостей.
Он сел к ночному столику и положил на него револьвер.
Рука его осталась на столе - не слишком близко к револьверу, но и не слишком далеко.
Каджиано прошел через всю комнату и встал у окна, прислонившись к стене и сунув обе руки в глубокие карманы чересчур просторной куртки.
Фрэнк присел на край постели и испытующе взглянул на Джонни.
- Мне звонил доктор Гамильтон. Двое моих парней переправили Фила Розена домой.
- Спасибо. Как он?
- Все в порядке. Пока его перевозили, он много чего наговорил. Поскольку он при этом все ещё был под действием лекарств и бредил - по большей части глупостей. Однако он назвал одно имя. Лу Руффо, - Фрэнк на миг умолк, внимательно следя за реакцией Джонни. - Ты знал, что Лу - член семьи?
Джонни кивнул. Ему было чертовски трудно держать в поле зрения троих одновременно.