Словом, работы хватало всем. А у меня из головы никак не выходила вторая батарея, о которой мы так и не имели никаких сведений. Неужели действительно погибли все до одного?
— Что будем делать? — спросил у меня гвардии подполковник М. И. Кирдянов. — Можно попытаться послать в тот район, где дралась батарея Васильева, специальную группу. Пусть выяснят обстановку. Но, боюсь, затея эта опасна и бессмысленна. Там сейчас, в этом можно почти не сомневаться, находятся гитлеровцы.
Где-то около полуночи в штабную землянку привели двух красноармейцев. Окровавленные повязки, черные от копоти лица, изорванные в клочья гимнастерки и брюки, какой-то предмет, отдаленно напоминающий чемодан, в руках.
— Кто такие? — строго обратился к ним гвардии подполковник Кирдянов. — Откуда взялись такие красивые?
— Мы из второй, — глухо ответил один из бойцов и, пошатнувшись, ухватился рукой за косяк двери.
Все, кто в этот момент находились в землянке, разом повернулись к ним. Наступила мертвая тишина. Слышно было только, как в наушниках, брошенных кем-то на стол, продолжает тонко попискивать морзянка. В следующее мгновение один пододвинул солдатам скамейку, второй протянул флягу с водой…
— Медиков сюда! Пулей! — распорядился Матвей Иванович Кирдянов. — И быстренько сообразить чего-нибудь горячего…
А я никак не мог оторвать взгляда от того чемодана, который остался стоять у двери. Я сразу узнал: не чемодан это, а футляр от баяна Васильева, с которым тот никогда не расставался… И горькое предчувствие охватило душу, вытесняя еще теплившуюся надежду.
Лишь минут через двадцать один из солдат начал рассказывать. Второй же молча сидел на скамейке, и по лицу его блуждала какая-то беспомощная, жалкая улыбка.
— Здорово контужен он, почти ничего не слышит, — пояснил его товарищ. — Значит, товарищ гвардии подполковник, так у нас все произошло…
Еще до рассвета гвардии капитан Васильев обошел все орудийные окопы, чтобы побеседовать с артиллеристами. «Здесь стоим и стоять будем, гвардейцы!» — повторял он.
Потом пошли танки, много танков. Командир батареи приказал огня не открывать. Он говорил: когда поднимутся вражеские бронированные машины на гребень высотки, лежащей впереди, тогда и будем бить наверняка.
Стоим, ждем, а до танков остается 600 метров… 500… Судя по всему, гитлеровцы не замечали хорошо замаскированной нашей батареи. А мы уже хорошо слышали рев двигателей, лязг гусениц.
— Батарея! — скомандовал капитан Васильев. — Прицел… Наводить под основание башни… Огонь!
Разом ударили наши пушки. И почти сразу же три головных танка резко развернулись и застыли на месте. Идущие следом за ними открыли ответный огонь. На позиции начали густо рваться снаряды. Однако мы не снижали темп стрельбы. Все больше и больше дымных костров появлялось перед нашими огневыми позициями. Но и батарея несла потери. Прямым попаданием было разбито одно орудие. Весь его расчет погиб.
Положение тяжелое, а наш комбат оставался спокойным. Я видел, как он перебегал от пушки к пушке, подбадривал людей, требовал: здесь, только здесь надо стоять!
…Тихо скрипнула дверь землянки. В нее вошли командир дивизии гвардии полковник А. И. Баксов, начальник политотдела дивизии гвардии полковник М. М. Бронников и командующий артиллерией дивизии гвардии полковник А. В. Николин. Кирдянов было шагнул навстречу, чтобы, как полагается, доложить, но Алексей Иванович жестом остановил его, сразу же поняв, видимо, о чем идет разговор.
— Потом ранило гвардии капитана, — продолжал солдат свой рассказ, — но он продолжал командовать. Потом меня ранило. Когда очнулся, вижу, гвардии капитан сам к панораме пригнулся, орудие наводит. А танки уже совсем рядом. С фланга зашли. Видим, что пушки, те, что целы остались, не успеем развернуть. Взялись за гранаты…
Чуть слышно звучал голос солдата, но мне казалось, что своими глазами вижу, что происходит на батарее. Вот бронированная машина смяла одну пушку. Вот разворачивается, для того чтобы расправиться с другой, но не успевает: змеей сползает на землю перебитая взрывом гранаты гусеница. Падают и вновь поднимаются бойцы, и снова падают, чтобы теперь уже никогда не подняться…
— А потом что было — не помню. Когда пришел в себя, немцев на батарее не было. И батареи тоже. Тишина такая, что жуть берет. Нашел вот его, перевязал. Вольте живых не обнаружилось. Потом ползли до наших окопов балками и оврагами. Да вот баян гвардии капитана с собой прихватили. Сколько раз наказывал нам, чтобы берегли инструмент.