Где-то в первой половине дня 12 июля над позициями полка был подбит краснозвездный истребитель. Летчик успел выброситься с парашютом и приземлился неподалеку от командного пункта. Бойцы тут же бросились к нему, с тем чтобы, если потребуется, оказать помощь. Ведь и ранен, и контужен мог быть пилот. К счастью, для него все обошлось благополучно. Старший лейтенант рассказал нам очень интересные вещи.
— Знаете, братцы, в небе у нас сегодня жарко, как никогда, а на земле, насколько видно сверху, и того жарче. Только что в районе Прохоровки был, — он ткнул пальцем в свой планшет. — Так там такое творится! Танки с одной стороны идут, с другой идут. Думаю, что в общей сложности поболее тысячи их.
— Ну, уж это ты загнул, приятель! — с недоверием произнес Иевлев-Старк. — Пусть сотня, другая. Такое, знаешь, и мы видели. А чтобы тысяча… Это, наверное, у тебя в глазах троилось от большой скорости. Ведь сам говоришь, что, когда идешь на бреющем, все мелькает.
Так и не поверили мы тогда старшему лейтенанту. И, как выяснилось, совершенно напрасно. Оказывается, в этот день в районе Прохоровки произошло самое крупное встречное танковое сражение второй мировой войны, в котором участвовало одновременно с обеих сторон до 1200 танков и самоходных орудий. Сражение выиграли наши войска. Вражеская группировка, наступавшая на Прохоровку, была остановлена и перешла к обороне. Потерпела неудачу также попытка противника прорваться к Прохоровке с юга. Это был переломный момент в сражении на белгородском направлении. Обескровленные и потерявшие веру в победу, гитлеровские войска постепенно переходили к оборонительным действиям.
На нашем участке фронта тоже установилось относительное затишье. Шла какая-то вялая перестрелка. Мы наконец получили возможность более или менее привести подразделения в порядок, дать людям хоть какой-то отдых. Артиллерийские техники тут же взялись за осмотр и ремонт материальной части. Работы у них, прямо скажем, было немало. Пожалуй, не нашлось в полку ни одного орудия, которое не требовало бы их внимания и заботы.
Небольшими группами, иногда всего по три-четыре человека, прибывало пополнение. В основном это была молодежь, парни, родившиеся в 1925 году. Но были и «старички», возвращавшиеся в строй после полученных ранений и последующего лечения в госпиталях. И те и другие тут же включались в состав расчетов. Где-то собирать новичков отдельно, проводить с ними занятия было некогда. Обучение шло, как говорится, без отрыва от производства.
В ночь на 18 июля гитлеровцы на нашем участке фронта начали понемногу пятиться, прикрывая свой отход сильными арьергардами. Чувствовалось, что противник ставит перед собой такую цель: в максимальной степени сохранить оставшиеся войска, организованно отвести их на более выгодные в тактическом и оперативном отношении позиции. Как говорят, не до жиру, быть бы живу. Мы же со своей стороны с утра 19 июля нанесли контрудар всеми силами, стремясь в максимально возможной степени воспрепятствовать этому. Начинался второй этап Курского сражения.
Не позволяя противнику оторваться, мы продвигались вперед. Темп наступления был не очень высок, с боями мы проходили по 4–5 километров в сутки. И в этом нет ничего удивительного. Противник оказывал упорное сопротивление. А шли фактически по тем же самым местам, на которых вели оборонительные бои.
Оказалась на нашем пути и позиция второй батареи. Невозможно передать словами то, что мы увидели. Груды искореженного металла, вспаханная, словно плугом, обгоревшая земля… С воинскими почестями хоронили мы останки наших боевых товарищей. И над их братской могилой сурово и торжественно прозвучала клятва гвардейцев: отомстить гитлеровцам за смерть однополчан.
К 23 июля 67-я гвардейская стрелковая дивизия и в ее составе наш артиллерийский полк достигли тех оборонительных позиций, которые занимали до начала вражеского наступления. Прорвать с ходу передний край противника не удалось. Пришлось перейти к обороне.
Мы с большим трудом узнавали наши землянки. Они были загажены до невозможности. Обрывки бумаги, какие-то ящики, доски, коробки, тряпье. Красноармейцы под руководством сержантов выволакивали все это и, если была такая возможность, сжигали в ближайших воронках.