Вечером того же дня столица нашей Родины Москва салютовала в честь доблестных войск Брянского, Западного, Центрального фронтов, освободивших Орел, и войск Степного и Воронежского фронтов, освободивших Белгород. Это был первый артиллерийский салют в ходе Великой Отечественной войны в честь боевой доблести советских войск.
Случилось так, что именно в это время одному из радистов удалось поймать московскую радиостанцию. В репродукторе что-то потрескивало, но шум помех перекрывался уверенным, торжественно-взволнованным голосом Юрия Левитана — диктора центрального радио. С замиранием сердца слушали мы его, пытаясь мысленно представить себе, как выглядит сейчас Москва, ее проспекты, улицы, площади, бульвары. Хоть одним глазком взглянуть бы! И радость и тихая грусть одновременно отражались на лицах тех, кому довелось тогда слушать эту передачу из Москвы, передачу о первом салюте. Уверен, что каждый в эти минуты думал об одном и том же: «Сегодня первый… А сколько их еще будет впереди!»
Но для того чтобы в московском небе звучали новые салюты, надо было громить врага. Теперь бои продолжались днем и ночью. Наша дивизия 6 августа вышла к опушке леса юго-восточнее Хотмыжска и приняла активное участие в разгроме вражеской группировки в районе Борисовки. Затем вместе с другими войсками 6-й гвардейской армии была на короткий срок выведена в резерв, но уже вскоре гвардейцы быстро продвигались в направлении Богодухова.
Глубокий охват противника советскими войсками на харьковском направлении заставил гитлеровское командование стянуть в этом районе крупные силы. К 11 августа фашисты сосредоточили южнее Богодухова три танковые дивизии СС («Райх», «Мертвая голова», «Викинг») и нанесли контрудар по 1-й танковой армии и левому флангу 6-й гвардейской армии.
Вначале эти события вроде бы не затронули 67-ю гвардейскую непосредственно. Но затем и на нашем участке противник предпринял отчаянную попытку начать наступление. И снова вражеские «тигры» и «фердинанды» непрерывно контратаковали наши боевые порядки. И снова пушки били прямой наводкой по боевым машинам противника, опять перебрасывались с места на место наши батареи и дивизионы. Не стану скрывать, трудновато мне приходилось в этот период, как молодому командиру полка. А тут еще перевели от нас начальника штаба полка гвардии капитана Н. Н. Бондаренко. Хорошо еще, что служил в части офицер, которому можно было без особых раздумий доверить эту должность. Этим офицером был гвардии капитан Кирилл Леонидович Иевлев-Старк.
Отбив атаки гитлеровцев и несколько перегруппировавшись, 67-я гвардейская стрелковая дивизия опять двинулась вперед на юго-запад. Наступали, главным образом, вдоль северного берега реки Мерла. Разумеется, не потому, что нам так хотелось или было удобней. Именно это направление было определено дивизии командованием. И конечно же, не просто так мы шли, а каждый километр брали с боем. Хотя весьма ощутимые потери понес противник в предшествующих схватках, но силы у него сохранились еще немалые.
В двадцатых числах августа части дивизий пробились к устью реки Мерла, впадавшей в Ворсклу. В тот же день получили новый приказ — повернуть на юг. Недалеко от Диканьки, сломив сопротивление гитлеровцев, форсировали реку. В этот день услышал я интереснейший, с моей точки зрения, разговор. А получилось все таким образом.
Неподалеку от меня находилась огневая позиция орудия. На бруствере окопа присели отдохнуть два артиллериста. Один — пожилой, с длинными рыжеватыми усами. А второй — молодой, совсем еще мальчишка. Они негромко переговаривались друг с другом. Я прислушивался.
— Ты погляди, Виталька, какая красотища-то кругом! — по-волжски нажимая на «о», задумчиво произнес тот, что старше, неторопливо и старательно скручивая цигарку. — Вот уже сколько лет на свете живу, а не перестаю земной красоте удивляться. Как все ладно, складно сделано!
— Это точно, дядя Матвей, — отвечал ему молодой. — И в каждом краю — своя, особенная красота. Жить бы да жить людям, любоваться ею, а они вот воюют, защищают землю родную от фашиста, который и красоту не жалеет, калечит…
Не помню сейчас я имен и фамилий этих артиллеристов, но разговор их глубоко запал в душу. Усталые, пропыленные, непохожие, из разных мест, чувствуется, один другому в сыновья годится, а красоту природы понимают одинаково. И это в то время, когда любая минута может оказаться последней, когда, быть может, уже твой персональный снаряд летит. Но нет, не о смерти, о жизни разговаривали артиллеристы, о ее бесконечности и красоте!