Однако вернемся к событиям, в которых наш полк, наша дивизия принимали непосредственное участие.
В конце мая по приказу командующего фронтом мы передали свой участок соединениям 22-й армии, совершили 50-километровый марш и сосредоточились в лесах к северо-востоку от Витебска. Теперь все время отдавалось боевой и политической подготовке.
Основное внимание уделялось обучению личного состава, уверенным действиям в условиях лесисто-болотистой местности при прорыве обороны противника. Причем речь шла не только о прорыве, но и о последующем развитии успеха, невиданно быстром продвижении вперед. А это требовало выработки определенных навыков.
Дело в том, что наступать предстояло в районах, где дорожная сеть развита, прямо скажем, весьма слабо. Зато реки, речушки, ручьи, болота имелись здесь в изобилии. Собственно, примерно в таких же условиях мы воевали и раньше, в течение последних 5–6 месяцев. Но если прежде мы постепенно вгрызались в оборону противника, как бы выдавливая его, то теперь, судя по всему, характер действий наших войск предполагался совершенно иным: решительное развитие первоначального успеха, быстрое продвижение вперед.
Исходя из этого и подбирались учебные поля, на которых проводились занятия. На них последовательно отрабатывались тактические задачи в сочетании с боевыми стрельбами пехотных, артиллерийских и минометных подразделений по макетам и движущимся мишеням. Самое серьезное внимание уделялось тренировкам в преодолении водных преград на подручных средствах.
Занятия шли с раннего утра до позднего вечера. Причем обстановка создавалась самая что ни на есть сложная. Но на трудности никто не сетовал. Люди на собственном опыте убедились в справедливости давнего и широко известного изречения: «Тяжело в учении — легко в бою».
Значительно активизировалась партийно-политическая работа. Гвардии майор Н. И. Михалев и его помощники почти все время проводили в подразделениях. В штаба полка он практически появлялся только тогда, когда надо было решить со мной или начальником штаба какие-либо организационные вопросы. Заглянет, бывало, в землянку — и сразу начинается разговор по существу.
— Надо бы, Георгий Никитович, некоторую перестановочку в расчетах сделать. Если нет возражений, давай гвардии сержанта Лебедева переведем во вторую батарею.
— Это еще зачем? Как будто он и в первой служит совсем неплохо.
— Правильно. Вот потому и предлагаю перевести его. Во второй на сегодняшний день партийная организация, на мой взгляд, слабовата. А Лебедев — коммунист, опорой для командира будет.
Иной раз даже жаркие споры разгорались у нас по этому поводу. Целесообразно ли, дескать, из-за чего-то разбивать уже сложившийся крепкий расчет? Случалось, Николай Иванович соглашался со мной. Но, признаюсь, чаще всего ему удавалось найти неотразимые доводы, которые убеждали меня, что соответствующий перевод — дело действительно крайне необходимое. Тем более что я и сам хорошо понимал: крепкая партийная организация в каждом подразделении — это залог успеха в бою.
За основу политико-воспитательной работы, которую проводили с личным составом гвардии майор Н. И. Михалев и другие политработники полка, бралась история Коммунистической партии, ее роль в самоотверженной борьбе за свободу и независимость нашей Родины. Конечно же, в беседах, докладах все это рассматривалось не в чисто историческом плане, а в тесной связи с событиями сегодняшнего дня. В дивизионах создавались кружки по изучению Устава партии и вопросов текущей политики. В их работу вовлекалось подавляющее большинство военнослужащих. Но особое внимание уделялось прибывающему в полк молодому пополнению. И делалось это не случайно.
Чем дальше продвигалась Красная Армия на запад, тем больше приходило к нам молодых людей, остававшихся в течение двух с лишним лет на территории, временно оккупированной гитлеровцами. Это, естественно, накладывало свой особый отпечаток на характеры, в какой-то мере даже на взгляды на жизнь. Я отнюдь не хочу этим сказать, что среди молодых солдат отмечались какие-то нездоровые настроения. Таких случаев мне что-то не припоминается. Трудности заключались несколько в другом.
Были среди таких юношей настолько запуганные, забитые, образно говоря, что они всякий раз тревожно замолкали, сжимались в комок, как только заходила речь о гитлеровцах, предстоящих боях. Они терялись, услышав громко поданную команду, вздрагивали, если где-то неподалеку звучал винтовочный выстрел или автоматная очередь. И, надо думать, все это в какой-то мере было объяснимо. Слишком много довелось пережить мальчишкам в оккупации за эти трудные, кошмарные годы. Этот психологический надлом, конечно же, надо было помочь преодолеть до начала наступления.