-- Помолимся, сын мой! Сдается мне, что за деревом пригляд, не хуже, чем за нами.
Молились минут пять. В духе. Каждый про себя. Но больше знаков не намечалось.
-- Ладно, нам пора, а то останемся на закусь. Думаю, Манька, Борзеевич и Дьявол простят нам вандализм, но нам тоже нужно полено. В крайнем случае, если выживем, сбегаем потом сюда, посадим еще одно. Ломай такие ветви, из которых можно сделать стрелу и колья осиновые. Если уж быть закусью, то деликатесом. Глядишь, подавятся...
Виткас не удержался и хихикнул.
-- Кол осиновый, а дерево-то не осина, -- пояснил он. -- Ну, -- он с сожалением взглянул на дерево, доставая нож, и виновато произнес: -- Мы же не под корень...
Виткас ломал дерево со знанием дела, оставляя такие побеги, которые бы позволили дереву сформировать новую крону, не упустив шанса объяснить городскому недорослю, что в деревнях не дураки живут. Он отмечал ветви, которые Валимир мог взять, а которые должен был оставить. Срезал два крепких ровных сука для лука, зачистил от коры и подал один Валимиру, как посох. Прошлись вдоль ручья и обнаружили еще такие же деревья, с вертикально поставленными листьями, будто кто-то специально рассадил их ровными рядами, но эти больше походили на кусты. Они были такими же теплыми, как дерево, с зеленой, ничуть не пожелтевшей травой подле них. Хвороста из дерев получились две охапки. Обрезь закопали в землю.
-- И что нам теперь с этим делать? Нам такое добро не спрятать. И вряд ли драконы поднимут нас с таким добром, -- задался вопросом Валимир, когда охапки были связаны веревками, сообразив, что об этом они не подумали. -- С другой стороны, -- он почесал голову, -- вчера оборотни тут были и не увидели его. Получается, что они видят силу, но не источник? Иначе, уже все тут перекопали бы.
-- Можно пронести их в пещеру, как обычный хворост, -- предложил Виткас. -- Все знают, мы спали на земле. Скажемся больными. Около пещеры никого нет, Дьявольские тропы далеко стороной обходят. И в пещере сейчас никого нет, наши в это время грузят на драконов оборудование и вещи этих...
-- Вампиров.
-- Ну, хорошо, вампиров. Поднимут вещи, потом будут подниматься эти...
-- Оборотни.
-- Может, и оборотни, -- согласился Виткас, еще не привыкнув. -- Наши подниматься будут завтра с утра, после этих... которые всегда с вечера, как охрана. Они готовят место для хранения взрывчатки и для нас. Так что у нас целый день, а потом можем завернуть стрелы и колья в спальники или в рюкзаке уместить. Влезут, если не длинными делать.
-- Ну и? -- вопросительно посмотрел на Виткаса Валимир. -- А когда нас на драконов посадят?! Если от следов шарахаются, думаешь, от дерева их не стошнит? -- он с тоской посмотрел на ветви, уложенные в две вязанки. -- То-то и оно! -- он расстроился окончательно. -- Барракуда моя гонится за мной, любо дорого посмотреть, драконы, всем на зависть, ублажают ноги мои, оборотни охраняют от всякого зла, вампиры... эти мечтают порезвиться с моим бренным телом...
Виткас впервые улыбнулся.
-- Думаю, нам не стоит здесь задерживаться, -- сказал он так, что Валимир поднял голову и взглянул на друга с удивлением. Голос Виткаса прозвучал спокойно, как будто это не Валимир его, а Виткас поднимал их обоих. -- Мы придумаем что-нибудь в пещере.
-- Значит, ты мне веришь? -- с замиранием сердца спросил Валимир.
-- Не знаю, -- сказал Виткас, заметив взгляд Валимира. На губах его заиграла зловещая ухмылка, он снова посмотрел вдаль, на вершину третьей горы, самую меньшую в череде гор, которые возвышались слева и справа. -- Но если ты прав, я сам все увижу, -- он с какой-то холодной решимостью сжал кулаки. -- Не было никакой лавины. Я бы знал. Я же все время туда смотрел... -- он поник и насупился, сдерживая отчаяние, которое омрачило его лицо. -- Не было... не было никакой лавины.
-- Ты бы увидел? -- обалдел Валимир, с сомнением посмотрев в сторону третьей горной гряды, которая была так далеко, что отсюда видны были только пики, укрытые снежными шапками. -- Ни хрена себе!
-- Орел с высоты десять километров видит мышь. У меня зрение такое же, особенное, признался он. -- Только я не стал говорить об этом. Мы с братом самые меткие стрелки... Были, -- Виткас тяжело вздохнул. -- Раньше думал, все так умеют. От лавины следы остаются. У него девушка была, свадьбу хотели весной сыграть... Думал, денег заработаем. Отец ее в нашей группе... Тоже подрывник. Наверное, я верю тебе.
-- Ни хрена себе! -- произнес Валимир, все еще глазея в сторону третей горной гряды, скрытой ледниками. -- Ладно, пошли, -- сказал он, и вдруг остановился, спохватившись: -- Стой! Нам больными надо стать!
Валимир прошел по поляне, выкопал луковички и натер глаза, сунул остатки в нос.
-- Так мы за больных сойдем, пояснил он, подавая одну луковичку Виткасу.
В пещеру с хворостом они попали легко. Врач передал градусники -- натереть их, подержав над веткой неугасимого дерева, оказалось делом пустяковым. Больных у врача пока не было, разве что вывихи и головокружения, когда поднимались на драконах. -- и обрадовался, когда захворали сразу двое. Сам принес в пещеру еды, питья и лекарства. И оставил их. Разожгли костер, положив в него ветвь неугасимого дерева. Огонь запылал ровно, и стало тепло. Дрова, к их удивлению перестали прогорать. Когда ветку достали, оказалось, что она ничуть не обгорела.
-- Понятно, -- произнес Валимир, задумчиво рассматривая ветку.
-- Что тебе понятно? -- поинтересовался Виткас, примериваясь ножом, обрабатывая конец стрелы. Нож дерево резал с трудом и быстро тупился.
-- Как они путешествуют налегке. Дай-ка, -- Валимир взял готовую стрелу из рук Виткаса, подошел к стене и воткнул ее в камень. Стрела вошла почти полностью. -- Смотри-ка, а я удивлялся, что за сучки из скалы торчат. Этой стрелой Бога убить можно... Хотя... -- он задумчиво покачал головой. -- На оборотня серебро нужно. А его-то у нас как раз нет. Они еще про воду говорили, но это вряд ли. Сам видел, как они ее пьют.
-- Есть, -- радостно воскликнул Виткас, снимая с себя внушительный серебряный крестик. -- Цепочка тоже из серебра. Если расплавить его и кончик обмакнуть...
-- Не самое лучшее серебро, если в богадельне побывало, -- рассматривая крестик и цепочку, произнес Валимир. -- Волшебное свойство серебра -- у оборотней и вампиров оно белеет, у проклятых чернее черного становится. Как будто черные мысли души на себя собирает. По нему можно определить, какая у кого душа.
-- Золото тоже, -- сказал Виткас, подув на стрелу и проверив ее на глаз. -- Черные пятна оставляет на коже.
-- Никогда не понимал, как оно работает, и почему они не боятся брать его в руки... Наверное, оно с их кровью что-то делает...
-- А проклятый -- это кто? Тоже гаденыш?
-- Проклятый -- это я. И Манька. И Борзеевич, наверное. Но я не совсем проклятый, а только наполовину. Я видел их, каждого в лицо помню, поэтому оно на мне не так заметно. И на человека не летит, если отверзаю от себя. Кроме того, я знаю, как Проклятие работает, поэтому вижу иногда его ужас в себе. Все люди в той или иной мере проклятые, но не до такой степени, как проклятые, которых проклинают со знанием дела.
-- В смысле?
-- Проклинают человека не здесь, а там, а зовут отсюда. Человек о встрече с вампирами никогда не помнит, но обычно они изводят всю семью. Было бы странно, если бы на брата наложили, а меня бы оставили. Но то, что ложили не совсем умно, в этом я уверен. Зов они на брата наложили, а меня Прокляли с обеих сторон... Я же говорю, нас с братом перепутали, мы с ним похожи. И получилось, что барракуда моя сама себя ославила. Жаль, что она не на себя, а от себя проклинает.
-- Все равно ничего не понимаю, -- признался Виткас.
-- Вот смотри, помещик один на три -- пять тысяч крепостных рабов. И все они молятся на него, а почему? А потому что поднять вампира не то же самое, что заставить проклятого сунуть голову в петлю. Это жесткое зомбирование, когда есть два человека, связанные между собой.
Но они замучались бы искать душу раба. А им это и не надо! Им чтобы мужик видел Благодетеля, а женщина строгое назидание. А в массе те и другие на коленях стоят. И тут уже механизм взывания к человеку по упрощенному варианту, когда женщина становится объектом наложения Зова, а мужчина Проклятия. А без души именно крепостной раб получается, потому что без самого человека не прославишь. Бабы помещика меньше чтили, но стоило ей голос повысить, мужик ей пару ребер сломал, и она замолчала. А мужика плеточкой помещик охаживает. Он ему только в ноги кланяется и спасибо говорит.