Отчего-то вспомнилась ему давешняя встреча с Гертрудой.
Мрачно тупясь, поспешил Всеволод во двор.
— Поехали! — окликнул он Ратибора.
— И что, княже, сей Хильде от тя надоть было? — вопрошал по пути любопытный молодой боярин.
— Помирает она. Дом свой и двор мне по грамоте передаёт. Наследников у неё не осталось, — коротко отмолвил Всеволод.
На том разговор кончился. Сам себе князь Хольти поклялся, что открытую ему старой мамкой семейную тайну будет хранить до конца дней своих и ни едина душа о ней не проведает.
«Ради своего же и детей своих блага», — решил он, глядя, как над стольным городом сгущаются сумерки и в домах зажигаются огоньки свечей.
...Старая Хильда, как и предсказывала, скончалась той же ночью. Гроб с телом её поместили в ограде латинской ропаты. Всеволод вместе с воротившимся из похода на Литву Изяславом и Гертрудой побывали на её отпевании. На душе у молодого князя было смутно. Слушая латинскую скороговорку католического прелата, размышлял он о том, сколько же ещё тайн унесла с собой в могилу наперсница княгини Ингигерды. Вряд ли кто когда об этом узнает или догадается. И ещё подумалось о том, что множество тайн есть, в сущности, у каждого из живущих на Земле.
Глава 10
ПОДСТЯГА
В глубоком почтении застыли на поросшем низенькой травкой княжьем дворе бояре и знатные дружинники. Воевода Иван вывел из стойла, держа за повод, вороного красавца-актаза[148]. Седло с серебристым узором, золочёное стремя, парчовый чепрак, дорогая обрудь красовались на гордом скакуне. Кто-то из дружины восхищённо ахнул.
Со всхода сошёл трёхлетний Владимир в кафтанчике зелёного цвета с золотой прошвой в три ряда от ворота до подола. Тонкий стан мальца перехватывал пояс с раздвоенными концами и пряжкой, изображающей греческую сказочную Медузу Горгону — чудовище со змеиными головами вместо волос. На поясе в обшитых бархатом ножнах висела короткая кривая сабелька. Голову мальчика покрывала войлочная шапчонка, ноги были в синих шароварах, расширенных у колен. Мягкие, тимовые[149] сапожки, как и кафтанчик, украшали золотые нити.
Явился с крестом в руках епископ Пётр в сопровождении архидиакона с кадилом, облачённый в праздничную парчовую фелонь[150]. Он прочёл краткую торжественную молитву и благословил оробевшего, мало что разумеющего ребенка. Затем к мальчику подошёл княжеский брадобрей. Челядинец снял с головы Владимира шапочку. Осторожно, со тщанием брадобрей остриг юному княжичу первые в его жизни волосы, рыжеватые, слегка вьющиеся плавной волной. Княжич скривил губку, норовя расплакаться, но сдержался, стиснув зубы. Отец накануне сказал, что будущий воин не должен никому показывать свою слабость.
И всё-таки стало страшно, Владимир задёргал головой, озираясь по сторонам. Вот мать стоит у окна, такая каменно неприступная, чужая, холодная, смотрит с едва скрываемым пренебрежением на обряд пострига. Отец впереди толпы бояр глядит на княжича и чуть заметно кивает с одобрением. С отцом всегда проще и лучше, чем с матерью. Он то подарит какую-нибудь игрушку, то наставит мягким спокойным голосом. Не то что мать — та, если совершит Владимир какую шалость, тотчас сердится, гневается, хватается за розги. Единственный её подарок сыну — серебряный оберег, на котором с одной стороны нарисован святой архангел, а на другой — какая-то неведомая женщина со змеиными головами заместо рук и змеиными же хвостами заместо ног. С этим оберегом Владимир теперь не расстаётся, висит он у него на шее рядом с тельником.
Всеволод поднял сына на руки и торжественно усадил его на коня. В глазах у Владимира зарябило, всё возле него закружилось, запрыгало в каком-то неистовом вращении. Судорожно вцепившись руками в поводья, припав к гриве вороного актаза, он испуганно смотрел на бояр и дружинников, вдруг оказавшихся где-то внизу.
— Вот князь ваш, други! — возгласил Всеволод.
Он вместе с воеводой Иваном медленно провёл коня вокруг двора.
— Ничего, княжич, — лукаво подмигивая, успокаивал Владимира Иван.
Глядя на широкое, немного смешное лицо воеводы, княжич улыбнулся. Гридни бережно подхватили и опустили его на землю.
— Воин будешь, ратник, храбр удатный[151]! — погладил мальчика по голове воевода. — Научу тя всему, что сам умею. Дело нехитрое.
Так совершили над маленьким Всеволодовым сыном подстягу — обряд посвящения в воины. В тот день никто ещё не знал, как прогремит по белу свету имя Владимира Мономаха — полководца, писателя и умного устроителя своей земли. То будет в грядущем, а пока он был просто крохотным, пугливым мальцом, впервые оторванным от заботливых мамок и нянек и одолевшим первую в своей жизни преграду — преграду из собственного страха, боли, слабости. И только Всевышний ведал, сколько преград, тяжких, многотрудных, ждёт его впереди!
148
Актаз — порода коней; в Средние века известны актазы, разводимые в Болгарии Волжско-Камской.