— Хороший ответ, Арсланапа! Эй, Иошир! — крикнул Искал в темноту одному из нукеров. — Тебе поручаю своего сына. Присмотри за ним.
Осулук опять поднял руку, прося слова.
— Ты, Искал, поведёшь наши орды на урусов. И да помогут тебе наши добрые духи!
Искал встал, поклонился и поцеловал край одежды старика.
— А теперь иди, — добавил Осулук. — И помни: Болуш должен умереть! Он стал помехой нашему делу.
Глава 15
РЕЗНЯ
Запрокинув голову, Искал посмотрел на тёмное ночное небо. Не видно ни луны, ни звёзд, холод пронизывает тело, снег кружится в воздухе, хрустит под копытами коня. К вечеру выпал и совсем укутал землю белым покрывалом. Осулук прав: надо спешить. Наступает зима, джут, голод.
Искал жестом подозвал Арсланапу и молча указал рукой вперёд, туда, где посреди кромешной тьмы мелькали огоньки. Там, за излукой реки, стан Болуша — злейшего врага, предателя, продавшегося урусам! Настала пора покончить с этой падалью!
Искал выхватил саблю и издал воинственный, леденящий душу вой — сурен — знак атаки.
Нестройной лавой, как коршуны на добычу, полетели в ночную степь оружные конники.
...Рубили всех без разбора: стариков, женщин, детей, врывались в шатры и кибитки, хватали дорогие одежды, золотые и серебряные чаши, уводили коней.
Ханские нукеры, один за другим, захлебываясь кровью, падали на снег, окрашивая его тёмными расплывающимися пятнами.
«Верные псы!» — С презрением отдёрнув окровавленной саблей войлочный полог, Искал ворвался внутрь шатра Болуша. С визгом скользнула к стенке обнажённая рабыня.
Болуш, бледный и спокойный, облачённый в цветастый халат из бухарской зендяни[173], стоял возле тлеющего очага.
— Убивать пришёл, разбойник? — с усмешкой спросил он, хладнокровно взирая на брызжущего в ярости слюной Искала. — Убивай. Но вот что я тебе скажу: если ты решил воевать с урусами, ты — мертвец. Это такая сила! Тебе и Осулуку их не одолеть. Будет литься кипчакская кровь.
— Хватит, довольно каркать, трусливая ворона! — Искал взмахнул саблей. Со свистом обрушилось смертоносное оружие на жирную ханскую шею.
Схватив за волосы отрубленную голову Болуша и потрясая своей кровавой добычей в воздухе, с диким хохотом выскочил Искал из шатра.
В сумеречной темноте, освещённой пламенем горящих факелов, сверкнули испуганные чёрные глаза рабыни.
— Держите её! Она любимая хасега[174] Болуша! — крикнул Искал. — Приведите её ко мне!
Беспомощную рабыню привели и бросили к его ногам.
— Эй, Арсланапа! — позвал солтан сына. — Пора тебе познать женщину! Возьми её! Это твоя доля добычи!
Арсланапа, спустившись с коня, немного смущённый, подбадриваемый воинами, через силу улыбнулся и, повалив наложницу на землю, стал срывать с неё дорогие одежды.
Толпа галдящих степняков обступила было его, но суровый богатырь Иошир, потрясая копьём, отогнал прочь всех любопытных.
Вопли и плач рабыни прорезали воцарившуюся после разгрома стана тишину. Арсланапа, грязный, испачканный кровью, навалившись сверху, дико вращая глазами, насиловал свою жертву. Лишь мрачный Иошир да кружащий в предутренней выси ястреб стали свидетелями первого в жизни молодого сына солтана злодейства.
Глава 16
СКВОЗЬ ВОЙ ПУРГИ
В посеченном саблями, покорёженном шеломе, пешком, хромая и тяжело дыша, приплёлся Всеволод к Княжеским воротам Переяславля. Яростно кружила жестокая вьюга, бросая в лицо снежные клубы. В ушах стоял неистовый свист, голова гудела от сабельных ударов.
Половцы налетели внезапно, смяв и разметав сторожевые отряды за Сулой. Воиньский воевода беспечно проспал неожиданное нападение коварного врага и не прислал вовремя гонца. Только уже когда запылали сёла и деревни на Трубеже, Всеволод узнал о набеге Искала. Сведав, бросился из Переяславля во главе малой дружины — большую собрать было уже не успеть — и вот теперь, лишившись коня и хоругви[175], бежал, прячась в перелесках и зарослях кустарника, замёрзший, дрожащий от дикого холода, потерявший всех гридней. Пробирался ночью, наугад, безотчётно, сквозь метель, проваливаясь ногами в глубокие сугробы. Когда наконец он различил в предрассветной мгле стены Переяславля, то возвёл очи горе, набожно перекрестился и поклялся поставить в городе церковь в честь святого Феодора, своего небесного охранителя.
Холод стоял страшный, обмороженные персты прилипали к дощатой броне. На затылке колыхалась иссеченная саблями кольчужная бармица.