Всеволод вспомнил, как подошёл к нему однажды противный чёрный евнух[176] — слуга верный из верных — и тихо шепнул на ухо:
— Из последних скопцов, которые присланы из Царьграда, один — совсем не скопец. Ночами бывает он у твоей княгини.
— Ты уверен в этом? — спросил после долгого молчания потрясённый князь.
— О, сиятельный архонт[177]! Разве позволил бы я вложить в твои уши ложь?! Клянусь, это правда! — затрясся от страха евнух.
— Хорошо, верю тебе. Кто этот человек?
— Ангеларий. Кто он на самом деле, я не знаю точно. Но похоже, он из знатного рода.
— Хорошо. — Князь задумался. — Вот что. Сделай так... Чтобы его не было.
— Я понял, архонт. Его не будет. Ты о нём больше ничего не услышишь. — Издав короткий смешок, евнух исчез за дверью.
...Неприятный разговор породил в душе сомнения: а его ли дочь Янка? Смотрел на растущую девочку с пристальным вниманием и находил в ней некоторую схожесть с тем самым «внезапно пропавшим» по его велению лжескопцом. Вот, выходит, какова Мария.
«Ты заплатишь за свои слова!» Что же, она сдержала свою клятву.
«Коварная хитрая ведьма! Ничего, приручу тебя!» — Всеволод в ожесточении сжал кулаки. Обмороженные персты пронзила боль. Вскрикнув, князь смачно выругался.
Вдруг подумалось о Гертруде, сердце забилось в радостном предвкушении неземного блаженства. Но возможно ли оно? Грех ведь думать о таком! Но захотелось отбросить, отмести прочь сомнения и колебания. Если бы не смерть Игоря и не набег Искала, он бы, наверное, затеял ту охоту, про которую она тогда говорила. И сейчас ещё не поздно. Вот только оправится сначала он от ран и ушибов. Надо будет послать гонца.
«Того самого евнуха, — ударило в голову. — Этот не выдаст. Повязан со мной кровью. Кровь сплачивает людей крепче всякой клятвы».
Всеволод вздрогнул, ужаснувшись этой мысли.
Глава 17
В ДАЛЬНЕМ СЕЛЕ
Снег сыпал и сыпал, непрестанно, нескончаемо, заметая тропы, дороги, залепляя глаза возничим и гридням. Кони шли медленно, возницы устали подгонять их плетьми. Всеволод, развалившись на кошмах в возке, подрёмывал, искоса бросая взгляд в крохотное окошко. Но там всё было, как и час, и два назад — серое пасмурное небо, кроны сосен с шапками снега, сугробы, скованные льдом узкие ленточки рек.
На лавке спал, поджав ноги и накрывшись чёрным суконным плащом, евнух. Рядом с ним потягивал из кружки хмельной мёд молодой боярин Ратибор.
— Скоро ль доедем, княже? — спросил он нетерпеливо, набрасывая на плечи тёплую медвежью шубу. — Длани чешутся, ловитвою б поразвлечься.
— Успеешь. — Всеволод начинал жалеть, что взял в попутчики этого молодого удальца и рубаку. Лучше бы с Хомуней ехать — тот тих, неприметен, не будет вот так во всё лезть и задавать глупые вопросы. А может, и правильно он решил? Хомуня — сакмагон, лазутчик, догадается, узнает, о чём не следовало бы ему знать. Ратибор — не такой, кроме охот и битв, ни о чём не думает. И об их с Гертрудой делах вряд ли он что проведает.
Возок сильно тряхнуло, кони понеслись вскачь, под гору. Ввысь с карканьем взмыла стая ворон. Они въехали в какое-то селение с убогими, покосившимися хатами. Из печных труб густо валил в сизое небо дым.
— Тпрууу! — громко прокричал возница.
Кони, круто остановившись, замерли на месте. Евнух, изрыгая ругательства, полетел с лавки на пол.
— Холопы! Ездить не умеете! Жалкий раб! — пропищал он возничему, высунувшись и грозя маленьким кулачком.
— Цегой, цегой?! Ах ты, пёсья морда! Ну, погоди! Я-от те задам! — Добродушный румяный возница-новгородец, смеясь, отворил дверцу и протиснулся внутрь возка. — Приехали, княже!
Кутаясь в кожух и надвинув на чело мохнатую шапку, Всеволод спустился на землю. Снег громко заскрипел под каблуками сафьяновых сапог.
За высоким тыном князь увидел возвышающийся свежесрубленный терем с золочёной кровлей, богато украшенный киноварью.
Князь шагнул через ворота, поднялся по всходу. В пояс ему кланялись безбородые бароны-саксонцы и польские шляхтичи, лопотали на своих языках приветствия и похвалу.
Гертруда, вся разодетая в дорогие меха, стояла на пороге сеней. Рубиновые серьги алели у неё в ушах, на плечи поверх шушуна наброшен был цветастый плат, соболью шапку украшали драгоценные каменья — сапфиры, смарагды[178], яшма, пуговицы шушуна горели золотом.
— Здравствуй, князь Хольти! Рада тебе, — промолвила она, вся светясь хитроватой улыбкой. — Прямо скажу: не ждала в гости! Милости прошу!