— Какой кровью? Расскажи-ка. — Гертруда наморщила нос.
Всеволод промолчал, прикусив губу.
— Расскажи, — допытывалась Гертруда.
— В иной раз. О нём, что ли, думать теперь.
— Воистину. — С уст княгини сорвался тихий смешок.
— Дай, поцелую тебя. Люба ты мне, княгинюшка, — прошептал Всеволод, норовя обнять её.
Гертруда со смехом увернулась, прыгнула, навалилась на него, прижала к соломе.
Оказывается, она сильная, и страсть её сильная, в ней мало томности и ласки, зато сколько неистовства и пыла! Она целует его, порывисто, яростно, постанывает от удовольствия, руки её судорожно скользят вдоль его тела.
...Утром отправились-таки в возке за околицу села. Там Гертруда отпустила возницу, они сели на коней и верхом поскакали вдоль берега скованного льдом озера.
— Здесь утки зимуют. Много уток, — говорила молодая княгиня.
— Где сейчас Изяслав? — спросил вдруг Всеволод.
Его мучили угрызения совести. Как мог он вот так, забыв о добродетелях, грязно, как мужик, предаться блуду — одному из гнуснейших грехов?!
Гертруда, видно, поняла его чувства и грустно улыбнулась.
— Ушёл с новгородским посадником Остромиром на чудь[183]. Наверное, лежит сейчас в походной веже с очередной наложницей.
Она подъехала к Всеволоду вплотную. Нежная женская ладонь легла на его длань.
— Ты не заботь себя, не думай о нём. Ему хорошо без меня, лучше, чем со мной. — Она вздохнула. — И отчего мне так не повезло?! Если бы я была твоей женой! Мне и киевский стол не нужен без тебя! Как я была бы счастлива! Была бы твоею, открыто, не таясь. Ну почему, почему не за тебя меня отдали?!
— Не нам судить о том. Господь так определил, ему видней, — мрачно отрезал Всеволод. — Пора возвращаться, нас начнут искать.
Он резко повернул коня и стегнул его плетью.
Гертруда мчалась за ним следом, задорно крича:
— Ты говоришь, как монах, князь Хольти! Да, да, как монах!
Она громко, заливисто хохотала.
— Монах! Монах! — словно эхо, звенели в его ушах её слова.
Глава 18
ЩЕЛЬ В ДВЕРИ
Как одно мгновение, пролетели для утонувшего в пуховых перинах Всеволода часы сна. Наконец, он пробудился, будто от резкого толчка, и, протерев глаза, с недоумением огляделся. За косящатым оконцем горела багрянцем вечерняя заря. Зевнув и набожно перекрестив рот, Всеволод поднялся на ноги. Стал неторопливо одеваться, слыша за дверями покоя шум шагов и негромкие голоса. Десница безотчётно потянулась к сабле в серебряных ножнах. Ощутив холод булатной рукояти, князь немного успокоился, одёрнул себя: «Что за глупости на ум идут?! Чего бояться?! Кого?!»
Подошёл к ставнику с иконами, положил крест, горячо зашептал слова молитвы.
«Грех ведь! Грех створил тяжкий!» — подумалось со страхом.
Предательский холодок пробежал по спине, руки задрожали, колени как-то сами собой подкосились и с глухим стуком ударились о дощатый пол.
В унылой тишине молился Всеволод, с надеждой и тоской взирая на лик Спасителя. Казалось, Бог смотрит на него и скорбит о его сгубленной по глупости душе. Трепет охватывал князя. Это потом, после ничего не останется, кроме ожесточения, ненависти, жажды мщения и безудержного честолюбия, сейчас же любой проступок вызывал неприятие, ужас, Страх Божий в сердце, благоговение перед вышней несокрушимой силой и волей. Хотелось плакать, рыдать, умолять о прощении, клясться, делать что угодно, только бы смыть с души позор и грязь.
За спиной послышалось тихое шуршание, скрипнула и затворилась дверь.
Евнух в чёрном опустился на колени, тенью распластался на полу.
— Не вели казнить, архонт. Проведал я, покуда ты спал... Твой племянник, Ростислав, сын Владимира, твоего покойного брата, у княгини Гертруды. Вчера ещё был, до нас, тайно.
— Ростислав?! — Всеволод аж подскочил от удивления. — И откуда его принесла нелёгкая?! Вроде сидел тихо-мирно в Новгороде, потом на Волынь перебрался. Не узнал, что ему надо?
— Не всё, архонт. Знаю одно: с киевской княгиней он греху предаётся.
Спокойный, вкрадчивый голос евнуха вывел князя из себя.
Что?! Врёшь, скотина! Врёшь! Врёшь! — Всеволод схватил скопца за грудки и стал яростно трясти его, слыша, как бессильно клацают у того во рту зубы.
Отшвырнув соглядатая в угол, князь выскочил из палаты в тёмный переход. Ярость прошла, уступив место чувству гадливости — как мог он польститься на ласки развратницы-польки?! Или не видел, как вела она себя с баронами на пиру?!
— Эй, иди сюда! — окликнул он евнуха. — Показывай, где, что видел.