И даже это было ещё не всё. Личность файа была неприкосновенна, но вот с ее копией можно было делать всё, что угодно - убивать, пытать, и это никак не наказывалось. Среди гиперкомпьютерных разумов Файау тоже не было полного мира. Полная свобода часто становилась гибельна. Миры Файау были неравны, и её машины-правители, - некоторые из них, - незаметно защищали файа от них самих. Файа были их истоком, но необходимость в них уже отпала. Объединение расы было неизбежно, и оно произойдет скоро, - для тех, кто умел ждать.
* * *
Анмай помотал головой. Размышления о нравственной истории Файау давались ему с трудом, - в ней постоянно крутились узкие талии, опущенные ресницы и маленькие ладошки бесстыжих файских девчонок, скользящие по их тугим круглым попкам. Сцена эта, вопреки всему, ему понравилась. К тому же, в ней не было ничего удивительного. Уже год они болтаются в ядре галактики А-1443, а результаты их экспедиции ничтожны.
Он вспомнил, как через три месяца после прибытия они вошли в систему безымянной двойной звезды, очень молодой, - её планетная система ещё формировалась. Хотя большинство звезд в ядре были старыми, но при большой плотности водорода и обилии туманностей звездообразование оказалось достаточно интенсивным. Астрофайра вошла в протопланетный диск, где тучи пыли скрывали сияние звезд. Здесь было множество астероидов. Анмай часами просиживал у окна, наблюдая, как они тучами проплывают мимо корабля, растворяясь в розовой дымке. Иногда глыбы плыли прямо на них и, попав в силовое поле корабля, плавно отходили в сторону, иногда рассыпаясь на куски. Один за другим они увязали в тисках поля, подплывая к корме. Там камень и лед начинали кипеть и испаряться в огне двигателей. Плазма, разлетаясь, билась в магнитных ловушках, и, скручиваясь смерчем, исчезала в масс-приемниках Астрофайры. Ей пришлось испарить два десятка астероидов, прежде чем её топливные танки заполнились доверху. На это ушел месяц, и этот месяц они потратили на изучение планетной системы, - её планеты уже успели сформироваться.
Впервые в жизни Анмай вошел в рубку десантного корабля. Он совершил много полетов, обследуя странные, ни на что не похожие миры. Эта система была ещё молода. Хотя её планетам было уже по несколько сот миллионов лет, всё здесь было ещё не оформившимся, неостывшим, юным, и даже крошечные спутники здесь обладали густыми атмосферами. Всюду волновались ещё не успевшие замерзнуть океаны, иногда просто огромные шары теплой воды диаметром в несколько сот миль. Планеты-гиганты на периферии системы излучали так много тепла, что светились собственным, дымчато-багровым светом. Третья планета очень походила на Файау. Она содрогалась от взрывов астероидов и вулканов, её окутывала густая шуба ядовитых газов, но на ней уже была жизнь.
Анмай вспомнил о своей первой посадке на ней. Он стоял над каменистым обрывом, у его ног плескался теплый океан, за его спиной, на обломках скал примостилась плоская громада их корабля. За ней возвышались невысокие иззубренные горы. Небо было мутно-розовое, - солнца ещё не взошли, - и в нем висел диск небывало огромной луны, бледный и расплывчатый. Он двигался прямо на глазах, и море поднималось к их ногам, как живое. Все они стояли застыв, - они словно попали в далекое прошлое своей планеты и множества других планет. Там Анмай понял, что, поскольку все звезды имеют разный возраст, путешественники среди них одновременно путешествуют во времени, - они могут попасть в самое далекое прошлое или в самое далекое будущее...
* * *
Вернувшись к реальности, Анмай спустился на пол. Всего в восьми дюймах под ним находилось нейтридное перекрытие, разделяющее основные отсеки. Но, хотя ни один файа не мог войти в реакторные камеры, существовали контрольные каналы, и по ним он мог попасть в седьмой отсек, - к камере Эвергета. Он не имел никакой необходимости это делать, но его одолело любопытство. Если можно было увидеть что-то новое, он не мог сдержаться.
Анмай вышел в коридор. Дойдя до транспортной трубы, он нырнул в неё и, словно пуля, помчался к главной шахте. Сев на её днище, он нажал кнопку весма. Открыть люк, ведущий в наблюдательные камеры, мог только комцентр корабля. Машина удивилась его настойчивости, - он мог увидеть все помещения Астрофайры в ближайшей наблюдательной рубке, - но, после повторной просьбы, согласилась. Его любопытство казалось ей неразумным, - при срочной активации Эвергета он бы погиб, - но, даже в таком крайнем случае пострадает только его тело.
Силовое поле подняло Вэру в воздух. Упругое днище шахты под ним раскрылось, распавшись восемью клиньями. Под ними ослепительно заблестела вторая, нейтридная крышка. Она отскочила, провалилась внутрь, и ушла вбок, тоже скользя в силовом поле. Едва Вэру, перевернувшись в воздухе, нырнул вниз, крышка тут же встала на место.
Шахта здесь была уже, с гладкими, зеркально блестевшими стенами. В расположенных по спирали углублениях сияли белые диски. Анмай стремительно помчался вниз, игнорируя редкие ответвления. Через две с половиной мили он миновал вторую нейтридную крышку, ещё через две с половиной - третью, попав в залитый ярко-белым светом просторный цилиндрический зал. Из него расходились четыре радиальных туннеля и Анмай нырнул в левый, наугад, - он знал, что все они одинаковы. Скользя над полом, он ощутил, что стал гораздо тяжелее, - внизу, у сидератора, мощность гравитационного поля возрастала. В какой-то миг он ощутил, что поднимается, но это было не более, чем иллюзией - на самом деле он всё ещё приближался к корме корабля.
Миновав три массивных двери-диафрагмы, одна за другой открывшихся перед ним, он повернул под прямым углом вниз, но теперь полет казался ему горизонтальным. У дна узкой шахты был квадратный проем, также закрытый диафрагмой. Она разошлась, и Анмай вплыл внутрь наблюдательной камеры, похожей на огромный плоский бриллиант - её стены состояли из множества блестевших черным зеркалом фацет разных размеров. Самая большая из них, напротив входа, скрывала смотровое окно. Из узких щелей на стыках граней острыми лезвиями бил мертвенно-белый свет.
Анмай не стал отключать силовое поле, - здесь, возле сидератора, тяготение достигало десяти G. Даже в мягкой силовой подушке он дышал с трудом. Едва он коснулся весма, фацета с мягким шорохом ушла вглубь и, распавшись на восемь меньших, разошлась. Затем сдвинулась наружная, нейтридная крышка, и камеру залил яркий свет.
Окно это было многогранное, вдвое больше его роста и толстое - не меньше восьми дюймов. Его чистый фиолетовый оттенок привлек внимание Вэру, - он знал, что это не стекло, а особый сплав алюминия и золота. И не мог поверить, что металл вдвое более плотный, чем сталь, может пропускать свет, почти не искажая его. За окном было колоссальное сводчатое помещение поперечником в четыре мили с зеркальными, рассыпавшимися мириадами бликов стенами.
В нем, на невидимых магнитных подвесах парил Эвергет, - нестерпимо сиявший, казавшийся призрачным шар. Он медленно, неритмично пульсировал. Сейчас он работал на ничтожную долю мощности, лишь создавая искусственную гравитацию. Питающие пучки частиц изящно изгибались в магнитном поле, и, теряя энергию, светились. Тысячи этих ярких, огненно-синих линий выходили из выступов на стенах и тянулись к сфере Эвергета. Угасая и вспыхивая вновь, они создавали гипнотизирующее впечатление подавляющей мощи. Вэру показалось, что он слышит могучий, пульсирующий гул, полный бесконечной силы. Он знал, что там, за окном, он погиб бы в одно мгновение. Там не было воздуха, а мощь магнитного поля была такова, что даже сталь бы потекла, не говоря о живом мягком теле. Об убийственном уровне излучения нечего и говорить... Пускай зона изменения, питающая сидератор, поперечником всего в несколько метров, но включись Эвергет на полную мощность - Вэру тоже бы погиб. И здесь было тепло, - плита окна быстро накалялась, дыша мертвенным жаром. Тем не менее, он продолжал смотреть.
Сверкающая сфера Эвергета за окном, казалось, жила своей собственной жизнью. Глаз путался в бесчисленном множестве деталей, сверкание лучей на зеркальных плоскостях ослепляло. Перед ним было воплощение почти беспредельной силы, но он вспомнил ещё более грандиозное её воплощение - колоссальную конструкцию, к которой они подошли после трех месяцев свободного полета, на восьмой месяц пребывания в ядре.